Сказание о Четвертой Луне
Шрифт:
— Мудрость всезнающего Императора не нуждается в моих напоминаниях, о Повелитель! С меня было достаточно знания, что все нити заговора ведомы мне и что даже тень ясности не коснется тебя, о Повелитель!
Император взглянул в угол. Один из черных бесшумно приблизился и с поклоном передал ему что-то.
— Твоя преданность радует меня, — сказал Император. — Я решил приблизить тебя к трону. Отныне ты — один из Стоящих У Руля, и имя твое — Тир Асс…
Я бросился к ногам Императора, стараясь как можно правдоподобней показать
— Но число Стоящих У Руля ограничено, — продолжал Император. — Принадлежащее тебе по праву место еще занято изменником и предателем. Иди, принеси мне голову Лин Эста, о Стоящий У Руля, мой верный слуга Тир Асе!
Я принял из рук Императора грамоту и регалии.
— Будет исполнено, о Повелитель!
Лишь за дверью я смог утереть пот со лба. Еще раз смерть прошла мимо меня. Что же, надо пользоваться доверием Императора!
37
Когда я вернулся к себе, Лин Эст стоял у окна с тяжелым автоматом на груди.
— Император только что приказал принести ему твою голову, — сказал я. — Не будем же терять времени. Бери людей и начинай штурм.
— Что это такое? — хрипло спросил он, показывая куда-то вниз.
Я подошел к окну, и от того, что я увидел там, судорожный спазм страха сжал мне сердце. Ворота внешней ограды Дворца, которые я приказал наглухо закрыть, были отворены, и в них вливалась колонна солдат.
Я бросился к телефону. Мне ответил начальник караула.
— Как ты смел нарушить приказ! — заорал я. — Немедленно закрыть ворота!
— Войска введены во дворец по приказу Императора, — Флегматично ответил он.
— Ты арестован! Немедленно явиться ко мне и сдать оружие!
— Как бы не так! — ответил он и повесил трубку.
Я почувствовал, что все кругом рушится. Император опять опередил меня!
Я рванул рубильник, и в караульных помещениях заплакала тревожная сирена. Стражи с оружием в руках выскакивали в коридор и наспех строились.
Я выбежал на середину. За мной спешил Лин Эст, придерживая на груди автомат. Наверно, вид у нас был очень странный, потому что стражи смотрели на нас с недоумением.
Я вызвал вперед бригадиров и приказал арестовать стражу у ворот, а остальным выбить солдат из дворца. Однако последовало неожиданное. Никто не шевельнулся, чтобы исполнить приказ. Стражи топтались и о чем-то тихо переговаривались.
— Смирно! — заорал я. — Выполнять приказание! Однако стражи оставались на местах.
— Мы не будем стрелять в своих, — сказал вдруг кто-то. — Надо сперва разобраться.
— Как ты смеешь! — взвился я. — Это измена! Взять его!
— Я вижу, ты забыл, что сам когда-то был одним из нас, — насмешливо продолжал страж. — Коротка же память Стоящих У Руля!
Я бросился к нему, но тут у меня за спиной коротко прогрохотал автомат Лин Эста. Страж схватился за живот и повалился на пол. Раздался вопль, строй смешался.
Все было кончено.
38
Время тянулось бесконечно долго. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем узкая полоска света, проникавшая, под дверь, начала бледнеть и таять. Там, за стенами нашего каменного мешка, наступил вечер.
Первое время я сидел на полу, прислонившись спиной к холодному камню стены. Постепенно меня охватил озноб. Я попытался встать и немного размяться, но проклятые наручники тут же сжали запястья, и мне пришлось отказаться от попытки согреться. Я опять опустился на пол, мелко стуча зубами. Рядом, в темноте, скулил и плакал Лин Эст. Это было омерзительно, я крикнул было на него, но он заскулил и затрясся еще сильнее. Потом силы оставили его. Он утих, и на нас навалилась давящая тишина.
Это было еще хуже, чем вопли Лин Эста. Мерзкий, отвратительный страх прокрался мне в душу, отнимая остатки самообладания. Видимо, Лин Эст тоже почувствовал нечто похожее, потому что он завозился и окликнул меня.
Как ни ужасно было наше положение, но все же возможность говорить даже со злейшим врагом приносила какое-то облегчение. Мы сели рядом, чтобы согревать друг друга, и стали разговаривать.
Беседа продолжалась недолго. Постепенно нами овладела полная апатия, и мы снова умолкли. В полузабытьи шло время — минуты или часы, я не знал. Потом я заснул и увидел сон.
Я увидел, что сижу на императорском троне перед большим прямоугольным зеркалом и разговариваю с собственным отражением. На моей голове была корона, в руке — императорский скипетр, но они почему-то не отражались в странном дымчатом зеркале. Через некоторое время я понял, что вижу в зеркале не себя, а сына.
— Дорогой Ло! — растроганно сказал я, и слезы радости покатились из моих глаз. — Наконец-то я встретился с тобой. Как жаль, что ты — только мое отражение в стекле, и я не могу обнять тебя!
Я простер руки к зеркалу, и мои пальцы ощутили его податливую, упругую поверхность. Удивленный, я приник к стеклу, напрягая силы, и вдруг преграда исчезла, и наши руки встретились!
— Иди ко мне, отец! — сказал Ло, и голос его благоухал. — Иди ко мне, и я покажу тебе то, ради чего стоит жить…
Его сильные, загорелые руки увлекали меня внутрь зеркала. Корона зацепилась за раму, упала на пол и покатилась со звоном, но я тут же забыл о ней, потому что руки сына увлекли меня внутрь, ввысь, и вот мы уже пронизывали тучи, устремляясь туда, где нам навстречу вставала из-за песков Западной пустыни Четвертая Луна.