Сказание о рыцаре Гуго
Шрифт:
Пошел дорогой своей судьбы.
Первый со времен Мак-Дугала Непобедимого…
БЕЗЛИКИЙ ИЗВЕЧЕН. НЕЛЕГКО ДОБРАТЬСЯ К НЕМУ. НО ЕСЛИ СУМЕЛ – ЛИКУЙ. ИБО, НЕ СПРОСИВ, ПОЙМЕТ ВЛАДЫКА БАШНИ, ЧЕГО ЖАЖДЕШЬ ТЫ. И СКАЖЕТ, КАК ОБРЕСТИ ЖЕЛАННОЕ. ИБО ОН ВСЕМОГУЩ. И ЗНАНИЕ ЕГО БЕСПРЕДЕЛЬНО.
Вот и все. Добрался.
Бесшумно скользнула вниз и вновь плотно вошла в пазы пластина щита, закрывавшего вход. Она поднялась, стоило лишь приложить к гладкой, без герба, поверхности ладонь, освобожденную от перчатки.
И стало темно.
Но не так, как в ночном лесу, где мгла дышала и шелестела, угрожая
Удивления достойно: трижды воздвигал новые преграды для смельчаков владетель Башни. Гуго же прошел, не столкнувшись ни с чем неведомым. Его пропустили легко, словно с усмешкой. Где искусы? Не демон ли, недобитый Мак-Дугалом? Что мог он, последний живой из трех? Разве что устрашить слабого. Но слабые не идут к Башне…
Что толку гадать? Если судьба прикажет совершить подвиг, фон Вальдбург не отступит – хотя бы и во имя чести предков, чей прах содрогнется в склепах, опозорь Гуго родовой герб. Здесь, под сводами Башни, поздно сожалеть о чем-либо. А впрочем, не о чем и жалеть. Лучше конец, пусть страшный, чем жизнь, когда рядом с ложем ворочается, и на пиру протягивает кубок, и на бранном поле глядит сквозь прорезь вражьего забрала тоска, неотступная, как стук собственного сердца. И не так страшна сама она, как необъяснимость истоков ее. Эта тайна туманит голову, словно вино. Но вино горькое, дающее не сладость забвения, а муки похмелья.
Гуго пришел сюда по своей воле, и поколения фон Вальдбургов поймут его и поддержат. И спокойным будет их сон. Ибо девиз на щите рода: «РЕШИВШИСЬ – НЕ МЕДЛИ!».
Но даже если надумал Безликий, забавы ради, пропустить страждущего к стопам своим без подвига, ничто не поможет избежать Огненной Купели. Пустяк. Не страх, а всего лишь мука. Страдание телесное во имя очищения духовного. Ибо, в муках рожденные, стараемся мук избежать. И, храня грешную плоть, слабеем духом. Решившись же на великое, отринь страх суетный, опоясанный рыцарь!
А все же, Приснодева, обрати взор светлый на раба твоего и воина Гуго, рожденного от семени чресел баварских фон Вальдбургов, и укрепи его в преддверии неотвратимого. Ибо уже ощущает кожа легкие прикосновения струящегося тепла и все более горячие язычки его ползут по стали доспехов, проникая в щели. И сохнут губы, первыми ощутившие, как накаляется тьма, пахнущая едким дымком и грозой…
И вспыхнуло над головой, ярче тысячи звезд!
Стоцветные круги расплылись перед глазами, и теплое стало горячим, а горячее жарким, словно в жерло печи ввергнут оказался Гуго фон Вальдбург. Торопливо сорвал баварец шлем, обжигаясь, распутал завязки, сбрасывая поножи. И вновь сине-белой молнией мелькнуло нечто, бросив на стены мгновенные резкие тени. Воистину – вовремя скинуто железо! Ибо запахло паленым, и, словно сплошной волдырь, вздулась кожа от ног до лица. Руку к глазам – уцелели ли! И не ощутили пальцы пряди волос, с детства падавшей на лоб. Испепелены кудри, и постыдно, словно у сарацина, оголена голова. А в темном воздухе – мелкая горелая пыль, все, что осталось от колета, сорочки и панталон.
Но странно! Всего лишь шаг в сторону – и жар таков, что медленно белеет сброшенное железо, а ремни не только иссохли в скрученные жгутики, но и осыпались
Свято храня каноны рода, всю жизнь свою пребывал Гуго верным сыном Матери-Церкви, но лишь сейчас, изнемогая в мареве рдеющих темным пурпуром стен, осознал он смысл доброты отцов-инквизиторов и величие кроткости их. Ведь – воистину! – подвергая тела грешников огненной муке, спасает кроткий наставник бессмертные души подопечных, ибо в благости своей простит Господь тому, кто, искупая прегрешения свои, познал такую боль.
И стоило Гуго осознать это, как отступил жар. Повеяло свежим ветерком. И посветлело в предвратье.
Нагим, как в первый день прихода в мир сей, стоял рыцарь Гуго перед распахнувшейся внутренней дверью. За нею, уходя вдаль и теряясь в переливающемся мареве, открывался взгляду высокий, в два мужских роста, коридор. А на стене, у самого входа, темнела багровая стрела, указывая, куда ныне идти…
…Подобно младенцу, свободный от одежд и самих волос своих, очистившись в огне, предстанет алчущий перед Безликим. Идя же переходами Башни, еще и еще раз окинь взором весь путь жизни своей, ибо Безликий увидит недра души твоей и скажет, чего ты хочешь, и ответит, как достичь. Вспомни же наимельчайшее из свершенного тобою: владыка Башни оценит готовность открыться перед ним. И тогда совет его будет легко исполнимым. И без труда получишь ты желанное. Ведь Безликий всемогущ…
Всего лишь на миг остановился Гуго фон Вальдбург у порога невысокого светлого зала, прежде чем переступить порог. Вот и все. Нагой и безоружный предстанет он перед лицом истины. Как и должно.
Ни на что не походила обитель Безликого. И, право, что ему, предвечному, медвежьи шкуры? Нужны ли всезнающему тяжелые книги на резных пюпитрах? И странным казалось бы оружие на стенах этого зала, а тигли с пахучим зельем – лишь смешными. Ничего! Только сотни огоньков опоясывали стены от потолка до пола. Ряд – алые. Ряд – синие. Круглые, словно глаза совы. Напротив же входа – большой выпуклый глаз, сияющий ровным зеленым светом.
А посреди зала – белый квадрат, окаймленный черным.
И ступил на него рыцарь.
И умер.
Но ненадолго.
И вернулся в мир сей.
Была же смерть подобна подземному ходу, неуклонно сужающемуся. В конце хода – дверь. А за нею – ничто. И совсем немного уже оставалось Гуго до порога. Медленно шел рыцарь, а навстречу бежали люди – все, коих встречал он в жизни. И несли щиты с гербами. И воняли сермягами. И вели под уздцы коней.
Но словно могучая рука остановила Гуго у входа в небытие и резко, почти ударом, вернула обратно. И понял рыцарь, что, вторгшись в разум, убил и воскресил его Безликий.
– Я рад тебе, Гуго фон Вальдбург.
Голос прозвучал негромко и, вопреки приветливым словам, равнодушно. Он возник из ничего и, возникнув, заполнил собою пустоту зала. Спокойствие, отрешенность, холод великой мудрости – вот что слышалось в голосе. И ощутил себя рыцарь назойливым муравьем, что взялся докучать великану, прилегшему в тени дубравы.
Но сверх того! – вопреки канону проходил обряд. Ведь говорят сказители: войдя, умрешь; а возродившись – уходи. Ибо за мгновение небытия проникнет в сокровенные уголки души твоей Безликий. Проникнет и, познав тайное, разгадает страсть. Поймет, не спросив, а затем, дав ответ, изгонит.