Сказание об Ольге (сборник)
Шрифт:
– А Константинополь что?
– Константинополь далеко, – подмигнул Феодор, – не достанет. Подарки послали патриарху, тем и обошлось. Прапрадед твой почему этими делами занимался? Потому что видел их важность.
– А я не вижу?
– Ты видишь, но тут храбростью надо обладать.
– Храбростью – мне?
– Не той храбростью, – сказал Феодор, – с какой идут в битву. Но той, какая требуется, чтобы сломить ветхую привычку. Ты идешь рубиться – ты считаешь: против тебя сто копий, или двести, или тысяча.
– Епископ наш Леон, – сказал Андрей Юрьевич, – нам не ко двору. Не за нас болеет, за злодеев наших. Епископа будем сажать нового.
– Посадить митрополита! – горячо шепнул Феодор. – Не в Киеве – в Ростове…
– Тогда уж во Владимире, – сказал Андрей Юрьевич.
– Какое сразу умаление Киева, какое возвеличение твоего княжества! Не чужого посадить – своего, ревнующего о твоей славе… на великие дела способного…
– Храброго, – хохотнул Андрей Юрьевич.
– Так, князь! – подтвердил Феодор, грудь его под рясой раздувалась как мехи. – Способного и храброго!
Примолкли. Было слышно дыхание Феодора.
– Митрополита киевского тронуть не дадут, – сказал князь.
– А заставить!
– Белены, отец, объелся? Смуты хочешь? Покамест великокняжеский престол в Киеве считается – кто даст порушить киевскую митрополию?.. Да она и не помеха. Один у них митрополит, другой у нас – это попробовать возможно…
Феодор пришел к попадье и сказал:
– Попадья, а попадья! Слушай-ка. Я, может статься, митрополитом буду.
– Кем? – спросила попадья.
– Митрополитом, митрополитом.
– Ой, да что ты!
– А почему бы нет? – сказал Феодор.
– И мы в Киев поедем?
– Нет, тут буду, тут…
– Так у нас же митрополитов сроду не было.
– Сроду не было, а глядишь, и будут.
Попадья поморгала.
– Федь, – спросила она, – а митрополиты бывают женатые? Чегой-то не слыхала я.
– Не слыхала – услышишь.
– Федюшка, а ведь тогда к нам дары так и потекут?
– Уж не без того.
– Со всех сторон!
– Надо полагать.
– Так ведь это хорошо, Федюшка!
– А то плохо, – радостно сказал Феодор, но тут же пожурил свою попадью, погладив ее по голове: – Дурочка, тебе богатство лишь бы. Есть кой-что получше богатства.
– А что?
– Тебе не понять, – сказал Феодор. – Вот князь – тот понимает.
Нахмурясь, прошелся по комнате с такой осанкой, будто уже обладал митрополичьей властью и все перед ним склонялись до земли.
– Он сказал: возможно. Слышь, попадья? Возможно! Мы с ним – одна душа: он за меня, я за него…
Ночью, засыпая, попадья позвала томным голосом:
– Федь, а Федь.
– Мм? – спросил Феодор.
– Федь, а я кто ж тогда буду?
– Как
– Нет, Федь. Вот ты поп – я попадья. У дьякона – дьяконица. А митрополитом станешь – я как буду зваться?
Феодор усмехнулся сонно:
– Ну… стало быть – митрополитицей.
– Митро…
– …политицей.
– Ах-ха-ха-ха! – посмеялась, засыпая, попадья.
Окруженный плачущими приверженцами, торжественно-скорбно выступил из Ростова неугодный Андрею Юрьевичу епископ Леон.
Возок ехал за ним, а епископ шел по дороге с посохом, как простой странник. Он запретил нести за ним хоругви, несли только маленькую, ему принадлежащую икону Одигитрии Божьей Матери, путеводительницы.
Извещенный народ высыпал навстречу изгнанному пастырю. В селах выносили на улицу столы, покрытые скатертями, на них ставили иконы и чаши с водой, и епископ останавливался, чтобы отслужить молебен с водосвятием. Плач вокруг него множился, он сам плакал, моля Господа защитить православных христиан от гонителей и мучителей.
Пока не прослышали об этом во Владимире. После чего пришлось епископу сесть не в возок – в седло и мчаться, останавливаясь лишь для того, чтобы сменить коня. И в Киеве, боясь, как бы и здесь его не достала рука Андрея Юрьевича, он не задержался – на греческом корабле отплыл в Константинополь.
Он туда добрался много раньше Феодора и успел оговорить его перед патриархом. Вслед за Леоном явилось посольство из Киева: князь киевский Ростислав, узнав о замыслах Андрея Юрьевича, спешил испросить себе из патриарших рук нового митрополита-грека на место недавно преставившегося.
Патриарх охотно исполнил эту просьбу, а когда приехал кругом очерненный Феодор с грамотой и подарками от Андрея Юрьевича – патриарх был гневен, на подарки даже не взглянул.
– Над святителями ругаетесь! – сказал, стуча посохом. – Гонительство насаждаете в век торжества Христова!.. Ты, иерей, как смел своею волей занять престол епископский?!
– Княжеской волей, владыка! – отвечал Феодор. – Княжеской, не своей…
И хотел привести разные убедительные и изощренные тексты, которые приготовил, сбираясь в Константинополь. Но патриарх вскричал:
– Ты неправославного образа мыслей, о тебе говорят, что хулишь монашество, – оправдайся!
Чертов Леон, думал Феодор, стоя перед ним, чертовы киевские попы, всё вынюхали, донесли обо всем! Но не моргнув глазом отвечал достойно и кротко, что на него взвели напраслину, отнюдь он не хулит монашество, напротив того – духовного своего сына, князя, учит любить и чтить чернецов и черниц, чему доказательство – монастыри, воздвигнутые князем, и щедрость раздаваемой им милостыни, слава же о ней идет по градам и весям.