Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали
Шрифт:
– Хорошо. Значит… до свидания?
– До свидания.
Он вышел.
Минуту они молчали. Наконец Дагена потянулась за вином.
– Он странно вел себя, тебе не показалось, дорогая Инра?
– Полагаю, что так, ваше высочество. Выглядел нервным и неуверенным. Словно впервые делал что-то подобное…
Они поглядели на Бесару. Очень многозначительно.
– Еще полгода назад Эккенхард был Свободной Крысой. Ездил по империи, разнося приказы и информацию. Полагаю, он впервые посылает кого-то на подобную миссию.
– То есть мы принимаем участие в безумии, спланированном Крысиным гонцом, который случайно вляпался в здешнюю трясину и не обладает никаким опытом, да?
– Да.
– И все это, – Кайлеан махнула рукою, – все это – одна большая импровизация?
Их учительница широко улыбнулась и выставила
– Именно так, девушки. Приветствую вас во внутренней разведке.
Они чокнулись бокалами.
Деревья тихо шумели, а их зеленые кроны легонько колыхались над ее головой. Кей’ла легла на спину и посмотрела вверх. Была она словно муравей среди травинок. Маленькая и потерянная. Счастье еще, что здесь невозможно на самом деле потеряться, успокоила она себя. Достаточно просто встать и идти вниз, и ноги сами принесут тебя на дно долины, в лагерь. Разве что выйдешь из лесу в совершенно другом месте, чем вошла.
Она лежала на прошлогодней траве, серой, жесткой и острой. Хотя из земли лезли уже новые стебли, а молодой папоротник начинал сражение за место под солнцем, здесь все еще виднелись следы зимы. Опавшая хвоя, веточки, шишки, трава и сухостой местами складывались в ковер толщиной в несколько дюймов, над ним вставал запах увядающей растительности, а от земли все еще шел холод.
Ей до этого не было дела.
Лес казался таким… спокойным. Она запросто могла представить, что он шумел так же и тысячу лет назад, когда Лааль вела ее предков Дорогой Обмана; три с половиной тысячи лет назад – когда боги сражались с Нежеланными, а небо пылало огнем. А лес стоял неподвижно и пел, склоняясь лишь под лаской ветра, потому что боги, демоны и люди уходили, а он оставался. И будет так расти и следующую тысячу лет, когда уже исчезнет память о внуках ее внуков.
Конечно, если станет известно, что она выскользнула из лагеря и вошла в лес в одиночку, без разрешения, то она не только внуков, но и будущего мужа не увидит. Кей’ла улыбнулась, потому что не слишком-то понимала, откуда такое пришло ей в голову. Наверняка из-за Ана’ве, которая целыми вечерами рассказывает сестрам, как Баз’да Кленниред присматривалась к ней с самого утра.
Баз’да была бабкой Кар’дена, а ради этого парня Ана’ве могла хоть пол-утра наряжаться. Но так оно и происходило с Первой: близнецы всегда шутили, что она смотрит сердцем, слушает сердцем и думает сердцем же. Три дня тому она плакала навзрыд, потому что ей показалось, будто она приглянулась старой Сеф’лие, а даже Кей’ле приходилось признавать, что внук Сеф’лии выглядит как помесь поросенка с больной овцой. Конечно же, Ана’ве и в голову не пришло, что она могла бы воспротивиться решению отца и одной из матрон, а потому она то впадала в черное отчаяние, то безумствовала от счастья. Когда Нее’ва обронила замечание, что Ана’ве должна сама поговорить с отцом о деле с Кар’деном, старшая сестра состроила такую гримасу, словно Вторая предложила ей голой прогуляться вокруг лагеря. Кей’ла до сих пор улыбалась, воображая себе, какая сбежалась бы толпа.
Традиция требовала, чтобы девушка уступила воле родственников. Традиция… Кей’ла осторожно потянулась под полу жилетки. Собственно, сейчас она нарушала один из вытекающих из традиции приказов, и что странно – совершенно не чувствовала вины. Не так ее воспитывали. Когда ее семья появилась в Лифреве, она была еще малышкой, гуляющей под конскими брюхами, а следующие несколько лет – росла среди людей с совершенно другими обычаями. Она говорила по-меекхански лучше многих взрослых, кто всю жизнь провел в лагерях; большинство людей, которых она узнала, были типичной многоплеменной приграничной кучей-малой, а из традиций Фургонщиков ей передали лишь те, знакомство с которыми казалось отцу и матери важным на данный момент. Одной из них было то, что женщина может сражаться, защищая собственный фургон, стрелять из лука и арбалета или колоть врага копьем, но она не может править боевой колесницей и не принимает участия в схватках вне лагеря. Эти вещи оставляли для юношей и мужчин. Если враг нападал на лагерь, женщины были равны мужчинам, но прежде всего они должны оставаться хорошими женами и матерями. Традиция.
И, согласно традиции, никогда-преникогда не дозволялось им носить кавайо. Это было оружие, которое превращало мальчика в мужчину, чаще всего
И, несмотря на это, Кай’ла чувствовала под левой подмышкой опасную тяжесть. Она украла кавайо из кузницы отца, где Анд’эверс обычно держал несколько готовых штук на продажу. Сомнительно, чтобы он заметил пропажу, а она ведь не могла выбраться в лес с кухонным ножом за пазухой. Ей требовалось настоящее оружие, поскольку лес – опасен.
В лесу таились злые люди.
И в лесу был кто-то, спасший ей жизнь, а это долг, не вернуть который она не могла. Конечно, оплатить долг будет непросто, но сейчас она всего лишь хотела передать весточку, что знает и помнит. Видела его менее секунды, в движении, но и этого хватило, а кроме того, однажды ночью он ей приснился: светлая кожа, темные волосы, блестящие глаза, словно на лице его открылись оконца в летнее небо. И был он худ… это она помнила из своего сна, каждая мышца вырисовывалась под кожей, ребра и хребет, казалось, просвечивали наружу. Похоже, он был еще и голым, но тут она сомневалась. И выглядел немногим старше Кей’лы, а весил и того меньше. А значит, он наверняка голодный. И озябший.
Она не была уверена в этих воспоминаниях, вылепленных из реальности и дремы, не была уверена, действительно ли там когти рвали горло и лезвие резало тело и кость. Но она знала: если не попытается уплатить долг, то никогда уже не уснет спокойно.
За пазухой у нее был сверточек с несколькими кусками ветчины, двумя овсяными лепешками и горсткой сушеных плодов. Больше она не осмелилась взять: во время военного марша каждый кусок жестко учитывался, и Ана’ве, что надзирала над припасами их родного фургона, и так спросит о недостающей пище. Кей’ла всегда могла сказать, что почувствовала голод, хотя это наверняка и приведет к уменьшению порции ужина. Хуже было с пледом. Она забрала один из тех толстых, шерстяных, какими накрывали конские спины, и надеялась, что никто не станет их пересчитывать в ближайшее время. А потом караван будет уже далеко.
Теперь плед лежал рядом с нею, она же вглядывалась в кроны деревьев и вслушивалась в лес. То, что она хотела сделать, было глупо, она поняла это уже в первый час. Лес везде одинаков – бесконечное число деревьев, растущих на склонах горы. В прошлый раз она убегала из лагеря чуть ли не вслепую, лишь бы подальше от сестры, давясь собственным гневом, а возвращалась с головой, наполненной пустотою, все еще чувствуя на затылке дыхание того бандита. А теперь не могла найти место, где на нее напали. Не знала даже, находится ли она там, где нужно. Еще минута – и придется возвращаться, прежде чем отец вышлет половину лагеря на поиски. Правда, в последнее время он до рассвета кружит у боевых фургонов, непрерывно что-то подновляя и договариваясь с возницами, а потому существовал шанс, что он пока не заметил исчезновения младшей дочери, но лучше не искушать судьбу. Впрочем, Ана’ве и Нее’ва тоже не обращали на нее внимания, а о братьях можно было и не вспоминать. Дер’эко, Фен’дорин и Ген’дорин днями и ночами тренировались в скачке на колесницах, Эсо’бар и Мер’данар – в смычке и размыкании боевых фургонов и в охране лагеря, Рук’херт и Дет’мон – в том, как формировать стену щитов и отражать атаку конницы. Они спали вне родовых фургонов, ели не пойми что и появлялись лишь изредка – и ни один даже не улыбался, увидев ее. Воины, чтоб их хромая кобыла укусила!
Порой Кей’ле казалось, что исчезни она – и никто не заметит.
Из-за всего этого лазания по лесу и поисков проблем она проголодалась. Оторвала кусочек лепешки, откусила от ветчины – и сразу почувствовала себя глупо. Это так она пытается уплатить долг? Устраивая себе пикник и избегая работы? Она подняла голову и осмотрелась вокруг: заросли, папоротники, палая листва, дерево, рухнувшее Белая Кобыла знает когда. Здесь она оставит плед и еду. Если лишь звери и обрадуются этому, что ж, увы – лес не ее дом. Она не сумеет найти даже место, которое проведывала вчера, не говоря уже об отдельном человеке. Но по крайней мере она попыталась.