Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад
Шрифт:
– Да тихо ты… – Она склонилась над его обмотанной полотном бабкой. – Лучше покажи ногу.
Опухоль явно спала. Мазь творила чудеса.
– Ну, сегодня ты еще бегать не станешь, а вот через день-другой начнем прогулки.
Она проверила, полны ли ясли овса и есть ли в поилке свежая вода. Все было в наилучшем порядке.
Выходя, она снова столкнулась с командиром. На этот раз рассмотрела его куда внимательней: кавалерийские штаны, сапоги из лучшей телячьей кожи, темно-красный бархатный кафтан, из-под которого отсвечивала белизна рубахи. Кафтан затянут тяжелым,
– Сватаешься, кха-дар?
Он отогнал ее взмахом руки.
– Иду к гендорийцу торговаться за тех лошадок, что мы отбили. Это ведь был его табун. Старый хитрец попытается откупиться сеном. А по дороге у меня еще одно дело.
– Ага. До полудня есть что делать? Я бы проведала семью.
– Иди, – бросил он коротко. – Скажи Анд’эверсу, что будет работа для кузнеца.
– Скажу…
Внезапно она приметила, как из противоположной конюшни выходит Кошкодур, ведя сивого коня с уздой, украшенной серебром, и снаряженного будто в дорогу. Даже меч и щит приторочены к седлу. Два других коня стояли рядом. Трое верховых с черными лентами, вплетенными в гривы. Она сдержала стон.
– Авейн?
– Да, дочка. Сегодня ночью.
Где-то внутри нее отозвался стыд. Один из ее друзей умирал, а она спала как ни в чем не бывало. Даже не попрощалась с ним.
– Он не приходил в себя. – Казалось, Ласкольник читал ее мысли.
– Кха-дар, – заколебалась она, – может, в амрех пойду я? Будет порядком слез и криков. Люди ведут себя иначе, когда рядом женщина.
Он покачал головой, стараясь не смотреть ей в глаза.
– Нет, дочка. Тут командую я, и это мой камень. Не свалю его на чужие плечи.
Она еще раз глянула на сивого коня.
– Сольвен был последним сыном вдовы травника. Теперь она осталась одна. Я ее знаю. Позволь мне пойти хотя бы к ней.
Он внимательно посмотрел на нее.
– Ты и вправду хочешь этого?
Она выдержала его взгляд.
– Нет, кхе-дар, не хочу. Но я знаю его мать, Вейру, и будет лучше, если именно я верну его домой.
Он медленно расслабился:
– Хорошо, Кайлеан. Ступай.
Она взяла у Кошкодура поводья сивки и, оглаживая коня по ноздрям, шепнула:
– Пойдем, путник, пора домой.
И в тот же самый миг она словно исчезла. Люди рядом с ней опускали глаза, делая вид, что у них есть более важные занятия где-то на уровне роста мелкой домашней скотинки. Неправильно таращиться, когда душа мертвеца возвращается домой.
Кайлеан по той же причине не садилась на коня. Место в седле предназначалось для воина, павшего в битве. Во вьюках лежала изрядная часть их последней добычи. Вместе с оружием, упряжью, седлом и конем она представляла собой немалое богатство.
Но шла Кайлеан с этим к женщине, последний сын которой теперь стал пищей для воронов в степи.
Амрех – это воистину тяжелый камень.
Она прошла центром города, образованным перекрестком двух главных улиц. Никто ее не цеплял,
Амрех – это камень, который должно нести в одиночестве.
Прежде чем она добралась до места, Кайлеан уже поняла, что будет непросто.
Вдова травника дожидалась ее перед домом. В редеющие седые волосы она вплела черные ленты. Знала.
На расстоянии десятка шагов стояла толпа зевак. Старую Вейру не слишком-то любили. Она считалась ведьмой и отравительницей. Большинство явились, чтобы упиться ее болью.
Кайлеан подошла прямо к вдове. Подала ей поводья:
– Я привела его домой, матушка Вейра.
Черные глаза глядели на нее с хмурой одержимостью:
– Привела? А мне кажется, что мой Сольвен лежит где-то в травах с черной стрелой в сердце и что вороны выклевали ему глаза.
Кайлеан резко вздохнула. Потом, согласно обычаю, повторила:
– Я привела его домой. Погиб он смертью воина.
Смех старухи был страшен:
– Смертью воина? Меня не обманешь, девушка. Я знаю, как оно было. Мне это снилось. Буря в степи, ночь, вихрь и дождь. Молнии на небе и на земле, безумная гонка через море трав. Ржанье лошадей, свист стрел и лязг клинков. Я чувствовала его страх, страх моего маленького сыночка, и его стыд из-за этого страха. Я ощущала его отвагу и глупую, безумную надежду на то, что он – выживет.
Одинокая слезинка скатилась по морщинистой щеке.
– Я чувствовала стрелу, которая ударила его в грудь, вместе с ним я падала с коня – и умерла там, в степи, в дожде, в грязи и битвенной кипели.
Черные глаза вспыхнули ненавистью.
– Потому не говори мне, что привела его домой! Ты оставила его там, в грязи, ты и этот ублюдок Проклятых, Ласкольник!
Кайлеан прикрыла глаза. Этот камень оказался тяжелее, чем она думала.
– Такая судьба, – прошептала она.
– Судьба?! Судьба!! Его судьбу ткал Серый Волк с того момента, как Сольвен присоединился к вашему чаардану. Но и судьба Ласкольника вскоре исполнится. Слышишь? Исполнится. Смерть идет к нему, смерть в дожде, и в буре, и в свете молний. Мне снилось это в прошлую ночь. Берегись, Кайлеан, потому что я видела и тебя. Ты ехала на жеребце, черном, словно ночь, а следом шли огонь и дым. В руке ты держала саблю, доспех твой был из костей и перьев, а на лице – кровь. И ты пела, а слова песни стали черными птицами, что летели пировать на мертвецах. Берегись, Кайлеан.
Толпа замерла. Известно было, что травница иной раз пророчествует. Несколько женщин сложили пальцы в знаки, отгоняющие зло. Кайлеан в третий раз протянула ей поводья.
– Я привела его домой, – было странно, но голос ее не дрожал. – Примешь ли его душу или мне придется угнать его в степь?
Морщинистая ладонь приняла повод. И внезапно из вдовы вытекла вся суровость и гнев. Она покачнулась и – когда бы не вожжи – упала бы на землю.
– Приветствую тебя дома, – прошептала она едва слышно. – Приветствую тебя дома, сыночек.