Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Коротич Александр

Как и было сказано, на чистый четверг Гаврила Семёнович Яковлев преставился. Словно заранее знал. Когда в избу к нему вошли, бабы, как водится, реветь собрались. Потом поглядели они налицо покойника светлое да мирное, так почему-то

реветь передумали. Вот ещё, какая странность случилась: руки покойного лежали на диковинной книге золотого переплёта. Никогда раньше ни у Гаврилы в избе, ни в молельном доме книги этой никто не видел, и откуда она взялась, не знал никто. Протянул к ней руку Степан Игнатьич Лыков, а та от прикосновения сама распахнулась. Вот что в книге написано было: «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева — для исцеления народов».

Этой странице закладкой служил обугленный кусок бумаги, на котором райские птицы были нарисованы. Побледнел лицом Степан, ахнула жена его Матрёна, потому что сразу признали они тех птиц, но никому про это говорить не стали. Завернули они старательно книгу в тряпицу да отнесли её в молельный дом. Книгу эту позже прозвали «Рыбьим Апокалипсисом» и почитали превыше прочих книг, словно она была им самим Гаврилой Яковлевым

завещана.

Хоронили его светлым весенним днём на пригорке, среди камней и сосен, как он и хотел. Пока рядили, какой крест ставить — тот наутро сам собой появился, словно гриб из-под земли вырос. Да такой крест, каких отродясь в этих краях не видывали: по столбу узор из тонких водорослей, а причелики резными рыбками выведены. Приезжали поклониться на гаврилову могилу поморские деятели из Выга и Лексы, и все дивились странному убранству креста — ни одна из староверских мастерских таким орнаментом похвастаться не могла.

Крест до сих пор стоит на каменистом мысу, о который бьётся таватуйская волна. Солнце и ветер безжалостно стёрли с него узоры и поминальные слова. Зато их сохранили и приукрасили преданья таватуйских старожилов. Здесь, на границе земли и воды, рядом с последним ложем знаменитого кержака даже самый гордый ум смиряется мыслью о пределе земного бытия. Много ли нам отмеряно жизни, мало ли — лишь над нею мы властны. Никому не суждено повторить чужую, а как свою прожить — в какой книге написано?

Таватуй — Куркино — Саулкрасте.

2010–2013 гг.