Сказания земли Ингесольской
Шрифт:
— Орей, шаман, — ответила она, не оборачиваясь. — Если у тебя в кармане паяльник, я закричу.
— Зачем паяльник? — удивился шаман. — Тут и плоскогубцев хватит… у тебя же есть плоскогубцы? а впрочем, без них обойдемся. Пусти-ка… Скотч дай.
Ирена молча протянула липкий рулончик.
Срезал разъемы с одного шнура, пересадил на второй, скрутил провода и обмотал их скотчем.
Воткнули штекеры в гнезда.
Заработало.
— Я думала, ты спляшешь с бубном, — пробормотала Ирена.
— По таким пустякам не беспокоят духов, — ответил шаман. — Что с тобой, на кого ты сердишься?
— Ты все знаешь,
Он молчал, пауза затяулась, только диктор бормотал с экрана — что-то о фауне коралловых рифов. Ирена упорно смотрела на мелькающих среди подводных зарослей разноцветных рыбок и ждала неизвестно чего.
Дождалась.
— Мне лучше уйти, Ачаи.
Рыбки расплылись перед глазами, комната закружилась, и чтобы не упасть, пришлось ухватиться за край стола.
— Стой, — сказала Ирена, не слыша себя, — как ты меня назвал?
Резкий выдох.
— Забудь. Сорвалось.
Медленно повернулась, стараясь не качнуть головой, и все-таки пошатнулась, взмахнула рукой, чтобы удержать равновесие, оступилась — поймал за плечи, остановил начавшееся падение. Повторила дрожащим голосом:
— Ланеге, как ты меня назвал?
— Прости.
— Ты ответишь или нет? — хотелось ударить по этой узкой скуластой физиономии, чтобы мотнуло голову, чтобы закрылись от боли глаза, чтобы не смотрели — виноватые и понимающие… что? Что он понимает про меня?
Он понимает про меня все. Насквозь. Боже, как стыдно.
— Ачаи, — сказал он тихо. — Я не хотел. Я же знаю, ты идешь на это имя, как на приманку. Я же сам звал… я тогда не знал, что это ты.
— Ты, да не знал… — она усмехулась горько. — Не верится.
— Клянусь.
— Зачем, Ланеге?
— Зачем клянусь?
— Не притворяйся. Зачем звал? И — почему Ачаи, что это значит?
— Это водяной цветок. Красивый. Летом увидишь. А зачем звал… Я не всегда знаю, зачем, охо-дай.
— Ну конечно, еще скажи, что тебе велели. Кто? Духи Нижнего мира?
— Хозяин озера. Не велел, но… почти.
— И конечно, ты послушался.
— Конечно.
— Уходи, Ланеге.
Отпустил ее плечи, еще долгую минуту смотрел ей в лицо. Потом кивнул, повернулся и вышел. Хлопнула дверь, проскрипели ступени.
Ирена медленно опустилась на стул и закрыла лицо руками.
На первый видеосеанс в библиотеку набилось множество народу. Смотрели фильм о джунглях, качали головами, удивлялись. Восхищались ловкостью тигра, смеялись, глядя на ужимки обезьян, с уважением одобрили размеры и мощь слона, подивились: надо же, есть места в этом мире, где не бывает зимы. Конечно, они об этом слышали. Конечно, в их школьных учебниках были картинки. И все же — одно дело иллюстрация в книге, и совсем другое — живое движущееся изображение.
Дети потом долго играли в тропических животных. А взрослые подходили и спрашивали, когда Ирена покажет следующий фильм.
Безусловно, мероприятие удалось.
Даже празднование Долгой ночи не смогло затмить впечатление.
Тауркан готовился к празднику загодя. Каждый охотник озаботился мясом — добывали птицу, ставили силки на зайцев, ходили на оленя. Хозяйки украшали дома и дворы, пекли и жарили, давили клюкву и бруснику. Собирали заранее дрова для праздничного костра.
В Долгую ночь Нижний мир близок к людям как никогда, поэтому
Ирене показалось, что зимний праздник мало отличается от осеннего — разве что вместо общей ухи было разнообразие блюд, и готовили их не вместе, зато вместе ели, угощая друг друга. И песня была другая, но оннегиры знали ее смысл так же плохо. Повторяющиеся в конце каждого куплета строки звучали заклинанием — это была явная песня плодородия на местный лад. Велке перевела Ирене припев, и та даже поежилась, услышав: «Семя и кровь в сырую землю — не оскудеет лесная чаща. Семя и кровь холодным водам — не оскудеют озер глубины. Семя и кровь, семя и кровь, вечное пламя вечной жизни». И общий танец под эти слова показался мрачно-непристойным, хотя, наверное, не знала бы, что поют, не подумала бы так.
И разумеется, шаман был здесь, и конечно же, для него не существовало сейчас никакой Ирены, он шел по границе Срединного и Нижнего мира, не позволяя ни одной темной тени выскользнуть за пределы круга, за его спиной был весь его народ, перед лицом — могущественные духи, и он заслонял собой жизнь от смерти, тепло от холода, свет от тьмы. Метались и раскачивались тени, металось и раскачивалось пламя, заклинала зиму древняя песня, гудел бубен, искры взлетали в черное небо, и тянулась, тянулась Долгая ночь, но близился рассвет, и когда небо на востоке посветлело, голоса зазвенели громче, ноги задвигались быстрее — а потом упал через озеро первый луч зимнего солнца, и Тауркан закричал и завыл от восторга, потому что Долгая ночь кончилась и не вернется до следующего года.
Ирена брела через серое морозное утро к дому, в ушах все еще звучал монотонный ритм, под ногами визжал снег, попадая в такт, и снова послышалось: «ачаи, ачаи» — и тогда она ускорила шаг, торопясь отгородиться от зова. Сегодня — она знала точно — ей только мерещится, он не зовет ее, и, наверное, больше не позовет, я же ясно дала понять… и он чувствовал себя виноватым, я помню. Он не зовет меня, почему же у меня в голове стучит и стучит это странное имя, данное мне по ту сторону мира, неужели я сама повторяю его… Да что ж это такое, оставьте меня, слышите?
Оставьте меня все!
Дни становились длиннее, сперва это было почти незаметно, но чем дальше от Долгой ночи, тем быстрее прибывал свет и быстрее скукоживалась темнота. Наступили школьные каникулы, из города вернулись подростки, и сразу стало веселее жить. Ерка Теверен одним своим присутствием отодвинул куда-то далеко навязчивые мысли и глухое раздражение, тянувшее и дергавшее изнутри. Он являлся под окно с самого утра и кричал:
— Выходи, Ирена Звалич, учитель пришел! — он учил ее ходить на лыжах и был беспощаден. Ирена скользила и падала, поднимая тучу сухого мелкого снега, Ерка хохотал и помогал встать, но пока не будет завершен намеченный маршрут, не позволял сойти с лыжни. Когда наступало время открывать библиотеку, девушка бывала основательно вываляна в снегу, ноги ныли, а щеки болели от смеха.