Сказания Земноморья
Шрифт:
Помолчав, Тенар встала и принялась убирать со стола.
– Да, это верно.
– Ты, конечно, можешь тоже тут оставаться сколько угодно, – сказал он как-то неловко; может быть, хотел пошутить? Нет, шутником он никогда не был. – А Чистый Ручей все еще здесь?
– Да, все они здесь. И еще один человек, живет со мной. По имени Хок. И маленькая девочка, которую я воспитываю. Здесь. В этом доме. Тебе придется пока спать на чердаке. Я лестницу принесу. – Она снова посмотрела ему в лицо. – Так ты, значит, сюда надолго?
– Возможно.
Вот так и Флинт отвечал
– Бедный ты мой, – сказала она сыну, – команду твою разогнали, отец твой мертв, в доме твоем чужой – и все в один день на тебя свалилось. Тебе понадобится время, чтобы к этому привыкнуть. Прости меня, сынок. Но я рада, что ты пришел. Я о тебе часто думала: как ты там, в море, особенно во время штормов, зимой.
Он ничего не ответил. Ему нечего было предложить ей, а принять хоть что-то в дар он был не в состоянии. Он оттолкнул свой стул и уже собирался встать из-за стола, когда вдруг появилась Терру. Полупривстав, он не мигая уставился на нее.
– Что это с ней случилось? – спросил он.
– Обожглась. Это вот мой сын, Терру, о котором я тебе столько рассказывала. Моряк. Его зовут Искорка. А это Терру, твоя младшая сестренка.
– Сестренка?
– Приемная.
– Сестренка! – снова повторил он и посмотрел по сторонам, словно призывал кого-то в свидетели; потом уставился на мать.
Она тоже смотрела на него, не отводя глаз.
Он встал, старательно обошел застывшую на месте Терру и громко хлопнул дверью на прощание.
Тенар начала было что-то объяснять девочке, но не выдержала.
– Не плачь, – сказала та. Сама она не плакала и, подойдя к Тенар, погладила ее по руке. – Он тебе сделал больно?
– Ах, Терру! Дай-ка я тебя обниму! – Тенар села у стола, взяла Терру на колени и крепко прижала к себе, хотя девочка была уже слишком большой, чтобы ее баюкали, как младенца, да и всегда в таких случаях старалась отстраниться. Но Тенар все обнимала ее и плакала, и Терру наконец склонила свое изуродованное лицо к ее плечу, прижалась щекой, и вскоре та и другая промокли от слез.
Гед и Искорка вернулись домой одновременно, но с противоположных концов фермы. Искорка, по всей очевидности, успел побеседовать с Чистым Ручьем и обдумать ситуацию, а Гед, что тоже было очевидно, только теперь пытался ее оценить. За ужином разговаривали крайне мало и настороженно. Искорка не возразил против того, что его лишили собственной комнаты, но сразу после ужина взлетел по лестнице на чердак – сразу видно, моряк бывалый – и явно был доволен роскошной постелью, которую приготовила ему мать, потому что спустился к завтраку на следующий день лишь ближе к полудню.
Он сразу сел за стол, рассчитывая, что ему все будет подано. Его отцу всегда подавали еду мать, жена, дочь. Неужели он хуже? А может, мать хочет ему это доказать таким способом?
Искорка прошел мимо них и присоединился к Чистому Ручью и Тиффу. И все последующие дни провел в основном в их компании. Всю тяжелую работу на ферме – уход за полевыми культурами и за овцами – делали Гед, Шанди и Тенар, а двое стариков, всю свою жизнь прожившие на этой ферме, приятели отца Искорки, повсюду водили парня с собой и рассказывали, как они одни справлялись со всей этой работой, и действительно начинали верить в это; и он тоже разделял с ними их ложную уверенность.
Тенар стала чувствовать себя в родном доме отвратительно. Только вне его стен, занимаясь привычной тяжелой работой, она испытывала некоторое облегчение; ее душили гнев и стыд из-за того, как вел себя Искорка, – из-за присутствия в доме собственного сына!
– Теперь мой черед! – горько сказала она Геду в их залитой лунным светом спальне. – Мой черед терять то, чем я больше всего гордилась.
– Что же ты потеряла?
– Своего сына. Которого не сумела воспитать настоящим мужчиной. Ничего у меня с ним не получилось. – Она прикусила губу, глядя во тьму сухими глазами.
Гед не стал спорить с ней или уговаривать не печалиться. Он только спросил:
– Как ты думаешь, он здесь останется?
– Да. Он боится снова идти в море. Он ведь так и не сказал мне правды, точнее, сказал правду о том, что сталось с его кораблем. Он был помощником капитана и, как мне кажется, занимался перевозкой краденого. И перепродажей. Не в этом, в общем-то, дело. Все гонтийские моряки – наполовину пираты и воры. Но он соврал мне. И продолжает врать. И ревнует к тебе, и завидует. Бесчестный, завистливый человек.
– Просто напуганный, по-моему, – сказал Гед. – Но не злой. И не такой уж дурной. И, кроме того, это ведь его ферма.
– Ну так пусть и забирает ее! И пусть она будет столь же щедра к нему, как…
– Нет, родная, – сказал Гед, пытаясь голосом и руками удержать ее гнев, – не говори так… не говори злых слов!
Его порыв был настолько искренним и страстным, что гнев Тенар обернулся вдруг любовью, ибо именно любовь и вызвала эту яростную вспышку гнева.
– Нет, не бойся, я не стану проклинать ни сына, ни ферму его!.. Я об этом даже не думала! Но мне так больно – и так стыдно! Ах, как мне жаль, Гед!
– Нет, нет, нет! Милая, мне совершенно безразлично, что этот мальчик думает обо мне. Вот только с тобой он очень груб.
– И с Терру. Он обращается с ней так, будто… Он сказал… сказал мне: «Что это она натворила, что в такую уродину превратилась?» Что она натворила!..
Гед гладил ее по голове – как всегда, легкими, медленными, нежными прикосновениями, которые обычно нагоняли на них обоих сон и любовную негу.
– Я могу снова наняться пасти коз, – сказал он наконец. – Тогда тебе тут будет полегче. Разве что с работой…