«Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков
Шрифт:
«„Революции сверху“, нередко длящиеся 10–20 лет, в течение сравнительно краткого времени приводят к немалым, однако недостаточно гарантированным изменениям. Последующие отливы, „контрреволюции“ редко, однако, сводят к нулю предшествующий результат, так что новый подъем начинается уже на новом рубеже, чем предыдущий».
И в этом отношении Эйдельман вполне солидарен с идеями Марка Блока, словами которого я открыл это предисловие. Автор горького сочинения, написанного после страшного поражения его страны, ежедневно подвергающийся смертельной опасности, Блок исповедовал тот же исторический оптимизм: «История – это, по сути своей, наука об изменениях… Она может попытаться заглянуть в будущее; я думаю, что в этом нет ничего невозможного. Но она ни в коем
19
Блок М. Странное поражение. М., 1999. С. 18.
И свой трактат-наставление, рассказав о тяжелейшем пути России в поисках свободы и процветания, Эйдельман заканчивает так: «Мы верим в удачу – не одноразовый подарок судьбы, а трудное движение с приливами и отливами – но все же вперед.
Верим в удачу – ничего другого не остается».
В последние месяцы жизни, предвидя свой уход, Эйдельман торопился передать своим согражданам тот опыт, который стал результатом его напряженной интеллектуальной жизни – рядом со своими героями. Теми героями, которые в свою очередь жили единой жизнью со своим Отечеством, своими судьбами формируя его, Отечества, судьбу.
Оттого можно с полным правом определить предлагаемый читателю том как «книгу судеб», среди которых судьба ее автора занимает свое место.
В настоящий сборник включены работы Натана Эйдельмана, не только посвященные разным темам, но написанные в расчете на разные читательские аудитории. С самого начала своей творческой работы автору важны были как задачи строго научного исследования , так и широкого гуманистического просвещения. В ходе этой работы он открывал для своих читателей целые пласты русской истории и культуры, выводя на поверхность потаенные события и обнаруживая неожиданные аспекты судеб важных для русской истории персонажей.
Издатели надеются, что эта книга даст современному читателю представление о многогранном наследии ученого и писателя, который, не дожив до новой эпохи, сколько стало сил готовил ее приход.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН
ДВЕ ТЕТРАДИ (ЗАМЕТКИ ПУШКИНИСТА)
Ветер выл…
…И ветер дул, печально воя…
Подлинные пушкинские рукописи, прежде разбросанные по разным архивам и собраниям, теперь почти все в Ленинграде, на Васильевском острове, в Отделе рукописей Пушкинского Дома, то есть Института русской литературы Академии наук.
К тетрадям и листам, исписанным пушкинской рукой, допускают здесь очень редко, неохотно. В самом деле, ведь все сфотографировано; фотокопии можно получить и здесь, в Ленинграде, и в Москве. Вот разве что исследователю нужно точнее понять разницу цвета чернил в соседних отрывках (и по такому признаку определить, что, когда, в каком порядке сочинил Пушкин); разве что необходимо для дела рассмотреть столь тонкие подробности, которые незаметны или плохо различимы на фотографии… Тогда по особому разрешению дирекции Пушкинского Дома хранительница рукописей Римма Ефремовна Теребенина, бывало, отмыкала «заветную кладовую», в которой число отдельных единиц хранения уже приближается к 1800 (от самой ранней лицейской записочки Горчакову до письма к Ишимовой, законченного перед самой дуэлью).
Тогда счастливцу (в число которых попадал и автор
«Мой дядя самых честных правил» – замечаем мы маленькую, скромную, мелкими буковками строчку, как бы выброшенную на один из листов огромной тетради в массивном переплете (она предназначалась для делопроизводства кишиневской масонской ложи «Овидий», но ложу запретили, и тетради – точнее, рукописные книги – достались Пушкину).
Нелегко сразу понять, что именно вот эта строчечка и есть первое появление на свет «Евгения Онегина».
От этих пяти слов произойдут все миллионы, сотни миллионов печатных красивых, крупных – «Мой дядя самых честных правил…».
Даже неудобно как-то за Пушкина, что знаменитейшую строку он столь небрежно, буднично записал; и тем более – когда, перевернув зачем-то тетрадь, стал писать с конца, а на заднем переплете столь же небрежно, «между прочим», сочинил «У лукоморья дуб зеленый…».
«Черновики Пушкина» – называется книга замечательнейшего знатока, одного из лучших читателей этих тетрадей Сергея Михайловича Бонди (1891–1983). Говорили, что из всего главного отряда старых пушкинистов (Бартенев, Щеголев, отец и сын Модзалевские, Томашевский, Оксман, Тынянов, Цявловский, Благой, Алексеев, Измайлов – мы перечислили, разумеется, далеко не всех), что из всех этих исследователей Сергей Михайлович Бонди и Татьяна Григорьевна Цявловская выделялись своим, можно сказать, фантастическим умением прочитывать такие пушкинские черновики, при одном виде которых оторопь берет – как вообще здесь можно хоть что-нибудь разобрать?..
Черно-синие, чуть порыжелые строки, густо перечеркнутые, а сверху дописаны новые, опять зачеркнуто, затем восстановлено старое, и снова – не так… Пушкин обходит недающееся место, несется дальше – и вдруг дело пошло, мысль обгоняет запись, поэт едва успевает черточками, пунктиром обозначить слова, к которым вернется позже, а пока – некогда, фиксируются лишь рифмы. На листе, по выражению Бонди, «стенограмма вдохновения…».
Так обстоит дело со стихами, с прозой – легче. Пушкин часто пишет ее, можно сказать, набело, и все понятно, но вдруг чернила сменяются карандашом – иные строки не разобраны и поныне, а физики обдумывают надежные способы просвечивания…
Еще и еще страницы, а на них десятки быстрых рисунков, портретов, где пытаемся узнать пушкинских современников; пейзажи-иллюстрации; нет, оказывается, создавая собственные сочинения, Пушкин почти никогда не рисовал «по теме», а чаще всего что-то совсем не относящееся к сюжету, – и тут уж открывается целый мир для психолога…
Много лет мечтают профессионалы и любители, чтобы все пушкинские тетради (об отдельных листках пока не говорим), чтобы все его главные тетради были изданы как «фотокниги» и каждый мог бы, не заходя в архив, а просто у себя дома или в библиотеке погрузиться в вихрь пушкинских строк и замыслов, чтобы мог глазами увидеть первый раз в истории написанное «Мой дядя самых честных правил…». К сожалению, пока эта прекрасная идея еще не осуществилась… Лишь немногие пушкинские рукописи превратились в книжки 20 .
20
Благодаря российско-английскому сотрудничеству это издание было осуществлено. А. С. Пушкин. Рабочие тетради: В 8 т. Российская академия наук, Институт русской литературы (Пушкинский Дом). Консорциум сотрудничества с Санкт-Петербургом. (Факсимильное издание). СПб.: Пушкинский Дом; Лондон, 1997. Позже вышли «болдинские тетради», подготовленные Пушкинским Домом и издательством «Альфарет». А. С. Пушкин. Болдинские рукописи 1830 года. СПб., 2010.