Скажи что-нибудь хорошее
Шрифт:
– Я для другого в этот мир пришла, разве не понятно? – спрашивала она, когда кто-то пытался образумить ее или сделать замечание.
Если какая-нибудь гадина запускала вслед Зойке нехорошее словцо, та демонстративно притормаживала, медленно поворачивала гордо посаженную рыжую голову и нарочито громко парировала:
– А твоему-то было со мной неплохо… Забыла только, как его звали. Но точно помню – обещал вернуться. – И так же неторопливо продолжала свой путь. Впрочем, в особо неприятных случаях Зойка могла ответить, не произнося ни слова. Она просто наклонялась вперед и задирала подол на поясницу, так, чтобы враги могли своими глазами убедиться в том, что мужики не зря любят Зойку.
Дед
– Откуда? – Почему-то отец поначалу показался злым.
– Заработала, пап! – Зойкин голос звенел от восторга, она знала, что отцу нужна помощь.
Иван с надломом в голосе спросил:
– Как заработала? – Он сел, обхватив голову огромными ручищами.
– Просто. – Зойка засмеялась. – Я могу так сколько хочешь заработать.
– Как? – В голосе отца послышались гневные нотки, в таких случаях лучше было отвечать сразу, без хихиканий.
– Дядька из грузовика попросил меня сесть в кабину…
У отца глаза налились кровью, он как-то весь напрягся, сжал кулаки и теперь давил ими на виски.
– Как?! – повторил он, повышая голос.
Зойка почувствовала, что дело пахнет керосином. Она действительно не понимала, что ее поступок в чем-то плох, мало того, просто не знала, в чем, если даже это было и так. Инстинктивно девчонка сообразила, что не нужно рассказывать отцу, чем она занималась в машине. Она просто сидела. И это была чистая правда. Все остальное делал сам дядька, но при этом Зойке не было противно. Даже наоборот.
– Он мне рассказывал истории про свою жизнь, я слушала.
– И все?
Зойка почувствовала, что отец знает больше про то, чем занимаются в кабинах дальнобойщиков. Единственное, что она могла добавить, призвав на помощь свой детский ум, было:
– Нет, отец. Он рассказывал мне про своих детей, например, что его дочка – точно моя копия, он не может ее видеть, потому что ее мама завела себе другого дядю. А он очень скучает, поэтому, когда увидел меня, попросил с ним поговорить.
– А деньги зачем дал?
Зойка поняла, что отец заглотил наживку.
– Сказал, чтобы я купила себе все, что хочу. Потому что его дочке мать не разрешает брать у него деньги.
Это был пробный шар, он мог оказаться лишним, но сработал. Иван налил свои дежурные двести пятьдесят и залпом осушил стакан. А Зойка с этого момента была зачислена на первый курс института древнейшей профессии – в одном из классических и худших ее вариантов.
4. Георгий
– Ну когда же, скоро приедем? – нетерпеливо бормотала Евгения, преодолевая очередной приступ дикой, раздирающей изнутри боли.
Ее маленькая, белокурая голова лежала на коленях у Пашки, который изо всех сил старался смягчить удары и мотания от выбоин и неровностей лесной просеки, по которой и
– Потерпи, милая, думаю, немного осталось. Сказали же в деревне – пять верст. Кто их знает, сколько это – пять верст? Может, как пять километров, а может, версты – как мили… Тогда еще придется повозиться.
– Верста – пятьсот саженей, чуть больше километра… – Евгения передохнула и добавила: – Бабушка научила. Так сколько еще осталось?
Вместо ответа Пашка нежно провел ладонью по ее высокому лбу и вдруг сильно надавил большими пальцами на виски, так, чтобы до боли, чтобы хоть немного отвлечь бедняжку от мучений. Та, видимо, поняла, и хотела благодарным мычанием выразить свое понимание, но, издав короткое «ММ…», погрузилась в беспамятство.
– Скорее, братан! Можешь скорее? – Пашка умоляюще вопрошал возничего, который, казалось, никуда не торопился. Отвечать он тоже не спешил.
Сердито пожевав губу, возничий изрек:
– Да некуда вам торопиться. Не успеете – не судьба, значит, а если судьба, то все равно успеете…
Пашка, не будучи филологом по образованию, высоко оценил сущность изречения водителя одной лошадиной силы. Да и Евгения, похоже, перестала спешить. Наверное, извозчик знал, что имел в виду, когда делал свое глубокомысленное заявление. Уж он-то точно насмотрелся в этих местах всякого.
Возничий со спины имел устрашающий вид. Огромные сутулые плечи и мощные трицепсы казались неотъемлемым атрибутом лесного потрошителя. Ворот потертой безрукавки скрывала грива длинных седых волос, убранных в хвост. Череп имел необыкновенно правильную ровную форму с приподнятым, щенячьим затылком, что с трудом вязалось с туловищем, которому позавидовал бы сам Кинг-Конг. Голос у извозчика был глуховатый, низкий и протяжный. Совсем не страшный, даже какой-то завораживающий. Пашка в глубине души признался себе, что ему хотелось бы поговорить с гигантом, какое-то доверие и спокойствие веяло от него, казалось, именно в сложной ситуации тот мог дать совет, который поможет избежать неприятностей, а то и глобальных проблем. Странный какой-то тип, решил про себя Пашка. Тем более утвердился в своей оценке, когда увидел лицо извозчика и нелепые круглые очки, болтавшиеся на перетертой в тысяче мест кожаной веревке вокруг шеи гиганта. Множество узелков на шнурке свидетельствовало о дефиците рокерских магазинов в этом забытом Богом районе. Заклеенные скотчем дужки и подавно не обнадеживали местных очкариков. Видавшие виды охотничьи штаны со множеством карманов, огромные резиновые сапоги, тельняшка и странного вида жилетка были очень далеки от столичного гламура, в котором до недавнего времени болтался Пашка.
– Просыпайся, приехали. – Слова возничего были сказаны будничным голосом, но Пашка вздрогнул. Он подумал, что в принципе «приехали» может означать все, что угодно. Ведь Пашка толком не понимал, куда и зачем он ехал.
Гигант между тем спокойно припарковал лошадь и вышел из повозки. Глаза. Никогда в жизни Пашка не видел таких прозрачных глаз. Вернее, один раз видел у слепой девочки с собакой-поводырем, и подумал тогда: было бы странно, если бы такие глаза могли нормально работать у земного человека; скорее, они похожи на органы зрения инопланетян. Но этот-то был зрячий, здоровый, сильный и даже красивый. Странно, но после того, как Пашка посмотрел извозчику в глаза, сразу успокоился. Он почувствовал себя на редкость умиротворенно. Это Пашка-то, которого иначе, как Шилом, друзья не звали.