Скажи, что ты моя
Шрифт:
– Она всегда стремилась избегать конфликтов.
– Вы просто по-разному ведете себя в одних и тех же ситуациях. Ты как никто другой могла бы это знать.
– Она ни разу не заговорила со мной об Алисе, когда все это случилось. Ни разу не спросила, как я себя чувствую. Делала вид, что ничего не произошло. Обсуждала только практические вопросы – что мы будем есть, кто что будет делать. Я ненавижу такое поведение.
– Что с тобой такое? Ты говоришь об этом с такой обидой.
– У вас есть потребность ничего не трогать. Вы закрываете глаза на проблемы. То, что произошло со мной, повлияло на нас
Мама отставила бокал.
– А ты когда-нибудь размышляла над тем, какова твоя роль во всем этом? – спросила она. – Ты избегала нас. Ты не позволяла нам говорить об этом. Не хотела. Бывали периоды, когда мы неделями тебя не видели.
Она протянула руку, чтобы прикоснуться к моей руке. Я отстранилась.
– Помню, как-то я увезла тебя с вечеринки, – продолжала она. – Пернилла позвонила мне – ты выпила лишнего, возможно, еще чего-то наглоталась. У тебя началась паническая атака. Ты чуть не до смерти перепугала всех, кто там был.
Я молчала. Смотрела в пол. Этого мне совершенно не хотелось слышать.
– Мне следовало что-то предпринять еще раньше. Ты права в одном: я долго закрывала на все это глаза, о чем теперь сожалею. Но потом ты стала ходить на терапию. И тебе стало лучше. Ты стала говорить, что жизнь идет дальше. Так и было. Жизнь продолжалась для всех нас. Так что не будь так сурова к Хелене.
Слова мамы вызвали у меня чувство стыда.
Она продолжала:
– Ты много разговаривала с Хенриком, когда познакомилась с ним. Он не испугался, оказался готов нести вместе с тобой твое горе. Знаю, в наших с тобой отношениях не все всегда было гладко. Но я всегда рядом. Надеюсь, ты это знаешь.
Теперь я сама взяла ее за руку.
– Прости, мамочка. Я была несправедлива к тебе. И к Хелене.
– Почему ты думаешь об Алисе? Не лучше ли оставить все это позади? У тебя есть Хенрик и Эмиль, жизнь сложилась хорошо. Отпусти прошлое, Стелла!
Поднявшись, я обняла маму. Она совершенно права – лучше оставить все это позади.
– Ты в последнее время посещала могилу? – спросила она. – Прости, я знаю, ты предпочитаешь называть это памятным камнем.
Я отрицательно покачала головой. Потом мы поужинали, мама попрощалась и уехала к себе, а я еще долго сидела в кухне, обдумывая наш разговор.
У меня сохранились лишь разрозненные воспоминания о периоде между исчезновением Алисы и пятым отделением. Весной 1995 года мама отправила меня на принудительное лечение. Меня поместили в закрытое психиатрическое отделение. На тот момент я ничего не ела, сильно исхудала. Находилась в глубокой депрессии.
Со временем я познакомилась с психотерапевтом по имени Биргитта. Она помогла мне, я начала смотреть вперед и решила жить дальше. Позднее я пошла учиться и стала изучать психологию, желая стать психотерапевтом. Я хорошо знаю свое дело.
Во всяком случае, так было раньше.
Но теперь уже нет. В настоящий момент я никому не могла помочь. Даже самой себе.
Поднявшись, я вытерла столешницу и взяла газеты, которые мама положила на микроволновку. Из стопки выпал конверт. Я подняла его. Он был подписан от руки, на нем значилось мое имя – «Стелле Видстранд, бывш. Юханссон». Без марки и без адреса. Кто-то опустил его прямо в почтовый ящик.
Я распечатала
Стелла Видстранд
Род. 12.11.1975
скоропостижно
покинула нас
никто не грустит
никто ее не оплакивает
Холод пробирал до костей. Хотя я до носа замотала лицо толстым шарфом, меня не покидало ощущение, что я совершенно голая. Съежившись, я бежала в сторону Вальхаллавеген. Вот уже третий день над Стокгольмом свирепствовала непогода. В этот день у нас должна быть только одна лекция, поэтому многие остались сегодня дома. Как Юханна. Если бы не групповая терапия, я бы тоже не пошла. Во всяком случае, подумывала бы об этом. Но я не хотела пропускать встречу со Стеллой. Слишком многое было поставлено на карту.
До начала сеанса групповой терапии оставалось сорок восемь минут. Этого момента я ждала всю неделю. А вдруг она не придет?
Я перешла дорогу, направляясь к автобусной остановке. Подошел автобус, я села в него. Воздух внутри был тяжелый, влажный от мокрой одежды и капающих зонтиков. Окна запотели, через них свет еле пробивался внутрь, как сквозь туман.
С тех пор как я нашла Стеллу, я все время думала о ней. Возможно, даже чересчур много. В прошлый раз она очень внимательно разглядывала меня. Как будто знала, кто я. Словно понимала, зачем я пришла. Но она не может ничего знать. Ей ничего не известно обо мне и моей жизни. Она понятия не имеет.
Автобус остановился возле Торгового центра. Я с трудом пробилась к дверям, вышла и направилась к консультации. Открыла тяжелую дверь, вошла внутрь, поднялась на четвертый этаж. Поздоровавшись с администратором, оплатила сегодняшний сеанс и прошла в зал.
Села в одно из кресел, отключила звук на телефоне.
Стелла зашла ровно в час и закрыла за собой дверь. Я смотрела на нее. Сегодня она была одета в элегантное платье до колен, волосы красиво уложены в толстый узел на затылке.
Кажется, все сегодня были не в настроении. Клара нервничала по поводу презентации, которую ей предстояло делать завтра утром перед руководством компании. Пьер шипел, что она всегда понапрасну дергается и жалуется, а потом все проходит хорошо. Она что-то шипела ему в ответ.
Я снова взглянула на Стеллу. Так трудно понять, что у нее на уме. Пока она не проронила ни слова, просто сидела молча.
Она слушала. Изучала нас одного за другим. Через некоторое время я почувствовала на себе ее взгляд.
Я подняла глаза и улыбнулась ей.
Стелла не ответила на мою улыбку.
Я пожалела, что предложила Изабелле Карлссон посещать групповую терапию. Учитывая те социальные трудности, которые она сейчас испытывает (с ее слов), эта форма работы хорошо подходит. Но так я рассуждала до того, как поняла самое главное.