Скажи мне все
Шрифт:
Руби смотрела на меня, пытаясь определить, поверю ли я ее словам.
– Она просто ненавидит меня. Я даже не знаю точно почему.
Это был мой шанс доказать, что я могу быть лучшей подругой.
– Ты знаешь, что она тебе завидует?
Я знала, что это классика жанра: именно такие слова девушки говорят друг другу для того, чтобы успокоить. Но в данном случае это могло быть правдой. Было ясно, что Аманда положила глаз на Джона.
Я продолжила:
– Аманде нравится Джон, и она ревнует, потому что Джону нравишься ты. Она тебя опасается.
Глаза Руби заблестели. Ей пришлось
– Не знаю… Она богатая, умная и красивая. С чего ей меня опасаться?
– Потому что ты всем нравишься, – ответила я. – Все хотят с тобой дружить. А ведь мы учимся только пару недель. Ты видела, чтобы кто-нибудь пытался подружиться с ней? Нет. Ну, если не считать тех девиц-зомби.
Руби негромко засмеялась.
– Разве можно их так называть?
– Я их так называю потому, что они ведут себя мерзко. И это странно, потому что мы уже в колледже; кому какое дело, кто с кем общается? Мы слишком взрослые для школьных сплетен и подлянок. Нельзя, чтобы ты позволила им унижать тебя, нельзя, чтобы ты позволила им выиграть. – Я вспомнила, как смотрела на них с Джоном, и добавила: – И мне кажется, Джону ты очень нравишься.
Руби слегка улыбнулась при упоминании о Джоне.
– Но все равно, нехорошо так говорить, я не люблю сплетни. Так мы станем ничуть не лучше Аманды.
– Да ладно, – отмахнулась я, потом вспомнила плакат, висевший в кабинете приемной комиссии, и процитировала: – «У каждого своя война». Вот. Мы можем сделать так, чтобы она на какое-то время отстала от тебя.
– Ну да, только вот ее война – стремление быть абсолютной стервой, – вздохнула Руби. Я засмеялась.
– Тебе лучше?
– Да.
Она улыбнулась мне. Я подумала было о том, чтобы спросить о ее отце, но передумала. Я не хотела отвращать ее сразу после того, как нам удалось настолько сблизиться.
Взгляд Руби упал на мои руки. Я гадала, что будет, когда она заметит шрамы. Руби посмотрела прямо на меня и спросила:
– Что произошло?
Я взглянула на свои ладони, испещренные гладкими линиями.
– Когда была маленькой, я упала прямо через стеклянную крышку кофейного столика.
Это была необходимая ложь. Я продолжала рассматривать мои руки, вспоминая, как сочувственно взирали на меня полицейские.
Некоторое время мы молча жевали пиццу посреди обычного шума, царящего в столовой.
– Не говори никому, – попросила Руби. – Ну, про Джона. Про то, что он мне нравится. И не просто как друг.
– Не скажу, – пообещала я. – Я умею хранить тайны. – Это была правда.
– Как ты думаешь, он действительно бабник? Ну, как сказала Аманда? – спросила она.
– Думаю, на него вешаются многие девушки, – ответила я, – и он добрый. Поэтому в ответ флиртует с ними. Это ничего не значит.
Руби вздохнула, медленно жуя пиццу.
– Он не звал меня на свидания. Ничего такого. Может быть, я ему не нравлюсь.
– Неправда, – твердо заявила я, понимая, что следует подкрепить ее уверенность. – Ты ему нравишься. Просто не спеши.
Руби несколько секунд молчала.
– Ты всегда так уверена во всем, – сказала она, пожимая мне руку через стол. – Я очень рада, что познакомилась с тобой.
– Я тоже, – ответила
Руби засмеялась. Пространство вокруг нашего столика словно наполнилось теплом и радостью. Щеки ее порозовели, кожа вокруг глаз собралась мелкими морщинками. Смех ее шевельнул что-то в моей памяти. Я так давно не слышала этого звука и только сейчас осознала, кого напоминает мне Руби, – мою мать.
Глава 7
Мне было шесть лет, когда я обнаружила, что Леви доставляет проблемы. Мои родители всегда внимательно следили за ним, но я думала – это потому, что он старше и он мальчик. Первый ребенок – любимый ребенок.
В тот день мои родители выглядели усталыми. Всегда красиво уложенные густые белокурые волосы матери были стянуты в неаккуратный «хвост». На лице отца появились морщины, которых раньше не было. Они разговаривали в гостиной приглушенными голосами. Мать сказала мне пойти поиграть, но я не хотела играть, поэтому просто сидела на полу в своей комнате и читала книгу.
Леви заперся у себя. Я прижалась ухом к стене, разделявшей наши комнаты, но ничего не услышала. Бо лизнул мою ступню, и я захихикала.
– Ш-ш-ш, – сказала я ему, – надо сидеть тихо.
Бо завилял хвостом и ткнулся мокрым носом мне в грудь. Я зарылась пальцами в ворс синего ковра, Бо прижался ко мне и попытался лизнуть меня в ухо. С ним мне всегда было лучше, что бы ни произошло.
Я слышала голоса родителей – они звучали тихо и глухо, но я все равно могла разобрать слова.
Сначала прозвучал голос моего отца, умоляющий и отчаянный. Мне не нравилось слышать это – мой отец должен быть сильным.
– Селия, он пытался причинить ей вред. Ты видела, что произошло.
– Он ничего такого в виду не имел, он всего лишь ребенок. – Голос матери был слабым, сломленным. – Братья и сестры часто бывают грубы друг с другом.
Язык Бо помешал мне услышать, что было сказано дальше.
На следующий день мы должны были праздновать восьмой день рождения Леви. В углу моей комнаты, за креслом-качалкой, была спрятана пиньята [5] в виде осла. В тот день с утра мы с матерью ездили по магазинам. «Спрячем все, что нужно для праздника, в твоей комнате, дочка, и это будет для него сюрпризом!» Коробки с подарками, завернутые в разноцветную бумагу, громоздились у стены.
5
Пиньята (исп. Pi~nata) – мексиканская по происхождению полая игрушка довольно крупных размеров, изготовленная из папье-маше или легкой оберточной бумаги с орнаментом и украшениями. Своей формой пиньята воспроизводит фигуры животных (обычно лошадей) или геометрические фигуры, которые наполняются различными угощениями или сюрпризами для детей (конфеты, хлопушки, игрушки, конфетти, орехи и т. п.).