Скажи смерти «нет!»
Шрифт:
Барт вспомнил, как тихо плакала в стороне мать, как, надвинув на самые глаза широкополую шляпу, молча и строго застыл его отец, как прижималась к отцовскому рукаву дрожащая Нэнси. Он вспомнил, как Боб выскочил из строя, наспех поцеловал их и торопливо пожал им руки на прощание. Загорелое лицо брата было непривычно суровым.
Барт поежился от утреннего холода. Он снова ощутил запах петуний из станционного садика и не мог понять, что принесло этот запах — утренний ветер или его воспоминания. Небо было прозрачно-зеленоватым в то утро, и в нем мерцали две бледные ленты комет. Барт вспомнил, как тронулся, наконец, поезд, как он пронзительно, словно петух, прощально загудел: «Ду-ду-ду-ду-ду», как завыли свистки сирены, захлопали
Барт натянул шинель поверх свитера. Возбуждение улеглось, И им овладело чувство тщеты и безнадежности. Чертова жизнь! Хорошо его отцу — он так и живет, как жил. Он как будто рожден был для этого дела, и оно ему нравится. Другой жизни он просто не знает, и он получает удовлетворение от одной мысли, что так много потрудился и все еще много трудится для того, чтобы накормить голодающий мир. Пусть уж он этим тешится, все равно как страус, который зарывает голову в песок. И в общем его можно понять, когда он критикует сына за то, что он живет не так, и когда советует ему трудиться для будущего и так расходовать время, силы, энергию, чтоб лучше было в будущем. Все это так, если б у нас было будущее, а будет ли оно? Взять Боба. К нему должно было перейти все хозяйство, и он любил хозяйствовать. Убит. Через тысячи кругов ада прошел, пока смерть над ним не сжалилась и не принесла освобождение. А если б остался жив и вернулся, когда все это улеглось, что бы он в этом хозяйстве нашел? Надрывай кишки всю жизнь и кончишь тем же, чем отец: он ведь все еще надрывается, чтобы выплатить по закладной деньги, которые взял, чтоб хоть как-нибудь продержаться во время кризиса. Теперь много кричат о благородной роли фермеров в этой войне. А пройдет несколько лет, еще один кризис начнется, и фермеры снова сползут туда же, где были десять лет назад.
Мысли Барта вернулись к девушке, которую он встретил на станции в Орандже. Интересно, что у нее за муж. Может, если б они встретились еще где-нибудь, их мимолетная встреча к чему-нибудь и привела. При теперешней жизни нельзя время зря терять. Он много видел ребятишек, которые все старались для своего будущего, а им до него и дожить не пришлось. Черт бы с ним со всем, конец один. После того как ты видел Хиросиму и слышал, как уверенно эти янки в оккупационных войсках говорят, что готовятся к третьей мировой, — после этого дураком и растяпой нужно быть, чтобы что-нибудь упускать в жизни. Он вспомнил нежную линию щек той девушки, ее высокую грудь, и у него даже зуд появился в ладони, словно он прикоснулся к этой груди.
Свежий и сладковатый запах скошенной люцерны прилетел с приречных лугов и повис в вагонах поезда, который вдруг замедлил ход, проезжая через Келзо. Барт пристроил ранец поудобнее и растянулся в проходе. Поезд снова набирал скорость. Барт надвинул панаму на глаза, стараясь заслониться от света висевшей над ним лампочки, и заодно отгородиться от одолевавших его воспоминаний и желаний, но они продолжали преследовать его и во сне, вплетаясь незаметно в ритмичную песню колес. Знакомые названия— Уоллерауанг, Литгоу, Содуолз — вторгались в его сон и, застыв на мгновение где-то между сном и пробуждением, уносились прочь, растворяясь в тяжелом пыхтении паровоза, снова преодолевавшего среди скал крутой подъем на подходе к вершине Маунт Йорк.
Глава 4
Поезд прибыл на Центральный вокзал в половине шестого, и Барт отправился в солдатское общежитие, принял ванну и немного поспал. И вот теперь, гладко побрившись, закусив, надев чистую рубашку и защитные форменные шорты,
Вот, наконец, и Джэн — спешит через дорогу с чемоданчиком в руке. Барт забрал у нее чемодан и легонько коснулся губами ее губ.
— Я тихонечко, чтоб не испортить то, что ты там так здорово для меня нарисовала.
Он залюбовался пленительным спокойствием ее лица, каждый раз поражавшим его.
— Прости, Барт, я опоздала. Но я думала, еще времени много осталось и решила дойти пешком. Ненавижу эти трамваи…
— Это да. Но с таким чемоданом! Нелегкая работенка!
Они прошли через турникет и медленно продвигались с толпой, поднимавшейся по трапу на «Кёрл-Кёрл».
Когда они уселись на носу парома, Барт зажег две сигареты — одну для Джэн, другую для себя, и некоторое время они курили в молчании. Утреннее солнце зажгло мерцающим светом воды залива, но дальний берег был скрыт в дымке тумана, рожденной испарениями с поверхности моря, легкой, словно дыхание на поверхности зеркала.
Барт вытянул руку вдоль спинки сиденья и уперся ногами в борт. Джэн притихла рядом с ним, уйдя в себя. «Она всегда так, — думал Барт. — Пока первым не подашь пример, она и будет такая вот сдержанная, напряженная». Он смотрел сбоку на ее профиль, четко вырисовывавшийся на фоне подернутого дымкой синего неба. Пряди ее волос золотило солнце и трепал морской ветерок.
Барт повернулся, чтобы лучше видеть ее, и при этом коснулся рукою ее плеча. От этого прикосновения румянец проступил под ее нежной кожей.
«Она словно ртуть в термометре, — подумал он, — тут же откликается на все, что бы я ни сказал или ни сделал». Он был горд точностью найденного им сравнения.
Лесистые склоны Таронги спускались к самой воде, а там вдали, за выступами мысов Брэдлиз, Барт видел, как огромные валы, проходя между оконечностями мысов Хэдз, замыкающих залив, будоражат его ленивую шелковистую, словно ткань, воду. Он видел, как у северного мыса Норс Хэд волны, разбиваясь, разлетаются, словно от взрыва, тысячью радужных брызг, он слышал глухое эхо из залива — это волны бились там о мыс Мидл Хэд.
«Интересно, о чем она думает?» — подумал Барт, заинтригованный молчанием девушки. Она, кажется, еще ни слова не произнесла с тех пор, как отчалили. Правда, если на то пошло, то и он тоже. Помнится, он читал где-то, что влюбленные могут так хорошо узнать друг друга, что достигнут гармонии, при которой будут понимать друг друга без слов, просто так вот сидя рядом. Ему показалась забавной мысль, что они с Джэн могут начать с обычного ухаживания и прийти к подобной гармонии взаимопонимания, не проходя стадии любви. Ну, это был бы настоящий нокаут для всех психологов сексуальных школ: вдруг очутиться в мирных водах любви, не проходя через бури, с которыми, как они всегда утверждают, неизбежно связано то, что называют любовью. Так или иначе, они знают все эти штучки-дрючки насчет секса — эти парни, что пишут об этом. Ему ни разу не довелось встретить ни одного из них: ни медиков, что могут рассказать тебе о работе твоих желез и гормонов (со всеми диаграммами), ни психологов, что болтают там что-то о работе твоего мозга, ни священников, что молятся о твоей душе.
Трое детишек выскочили на палубу и побежали по ней, скатываясь то в одну, то в другую сторону, каждый раз когда «Кёрл-Кёрл» подбрасывало на волнах. Самый маленький вдруг споткнулся и, потеряв равновесие, стал падать на Джэн. Джэн обхватила его и удержала, а он, подняв к ней лицо, широко улыбнулся, обнажив дырку между передними зубами.
— Извини, тетя.
Джэн ободряюще улыбнулась ему в ответ.
«Когда она улыбается, у нее будто свет внутри вспыхивает», — подумал Барт.
Ребенок, поднявшись, бросился вслед за другими детьми, подпрыгивая, качаясь из стороны в сторону и смеясь от безотчетной отчаянной радости.