Скажу, что упал с моста
Шрифт:
Альбрехт тоже не рассчитал свой удар, зверь рванулся слишком быстро, и копье попало ему не в живот, а в окорок, скользнув по шкуре. Альбрехт упал, как оказалось, на счастье. Я тоже упал, и тоже не специально, запнулся о свое же копье, которое волочилось по земле за зверем.
— Лежи! — крикнул я, прижимаясь к земле.
Носорог, хотя и бегал быстрее ожиданий, останавливался и поворачивал не лучше быка. Еще бы, такая длинная тяжелая туша. Когда он повернулся в нашу сторону, мы замерли, прижавшись к земле.
Носорог был от нас всего в полусотне шагов, но не мог нас найти. Он злобно фыркал, принюхивался и вертел ушами. Понемногу
Снова застонал Гагаганс. Носорог повернул в его сторону сначала уши, потом голову, потом повернулся весь и сделал несколько неуверенных шагов. Крестьянин заорал что было сил, и, наверное, пошевелился, насколько это выполнимо с разорванным животом.
Огромный зверь наклонил голову и рванулся к нашему товарищу с такой скоростью, как будто выстрелился из арбалета. Даже собаки не разгоняются так быстро.
Я приподнялся и увидел, как длинный рог ударил несчастного в щеку, а четыре короткие ноги пробежали по бедняге, раздавив его насмерть. Краем глаза я увидел, что Альбрехт шевелит губами и крестится. Но смотрел он не на носорога. Шагах в ста от покойника из кустов вышел волк.
Да поможет нам святой Бертольд! Этот носорожище бегает по лесам, злой, как черт…
— Епитимью наложу!
— Виноват, а как еще сказать?
— Злой, как собака, или как волк, или как сборщик налогов, или как теща, или как ветер на перевале. У тебя в жизни мало злого?
— Налоги меня не разоряют, собака у меня добрая, а тещи и вовсе нет. Ты уж посчитай, пожалуйста, этот хлеб за епитимью и отпусти мне грех чертыхания.
— Хороший хлеб, вкусный. Отпускаю. Давай дальше.
Бегает он, значит, по лесу, злой, как доппельсолднер [2] в первом ряду, и убивает всех людей, кого встретит. Но не ест. А за ним бегают волки и едят трупы. Только за эту ночь с подачи носорога к волкам попала семья крестьянина и наши мулы, а где-то между дорогой в деревню и нашей стоянкой остался труп егеря Вилли, который волки к утру даже укусить не успели, потому что из двух мулов им получился королевский пир на всю ночь.
2
Немецкие ландскнехты (отмечу, исконные и непримиримые враги швейцарцев), сражающиеся за двойное жалованье и располагавшиеся в первых рядах (прим. верстальщика).
— Слушай, Альбрехт, — говорю я шепотом. — Если носорог уйдет, придут волки, и нам от них не убежать и не отбиться.
— А если не уйдет? — он спрашивает.
— Тогда его волки отгонят.
— И что делать?
— Надо его убить, пока не ушел. Такая туша волкам на неделю, и они за нами не погонятся.
Может быть, я плохо волков знаю, я же не охотник. Но по всем охотничьим байкам выходит, что волк зверь умный и на человека с оружием не нападет, когда сытый.
Носорог успокоился, походил туда-сюда и отправился жрать в кусты. Даже лапы не помыл. От крови. Волков пока не было видно. Альбрехт присмотрелся, почесал в затылке и сказал:
— К нему надо подходить сзади. Он слишком толстый, чтобы мог видеть полный круг, как корова или
— Не удивил.
— Уязвимые места у него — сердце и легкие. Они должны быть в грудной клетке, а этими копьями мы туда не достанем. И ничем не достанем, у него мало того, что ребра толщиной с амбарную дверь, так и, если прикинуть пропорции, нам не хватит силы, чтобы пробить кожу, мускулы и жир и дотянуться до уязвимых мест. Причем точного расположения сердца мы не знаем.
— А голова, шея?
— По пропорциям у него должен быть крепкий череп. Глаза посажены низко, нельзя попасть в глаз под таким углом, чтобы поразить мозг. В шее надо попасть в гортань или в артерию, а мы не попадем. Должно быть слабое место там, откуда растет ухо, но его надо искать на ощупь, это тебе не глазная впадина.
— Да, и взять его на копье, как рыцарского коня, не получится. Шея начинается чуть ли не от ног, и грудь он прикрывает рогатой мордой. Получается, он неуязвим?
— Почти. Видишь суставы на задних ногах? Над суставом у него сухожилие, и оно очень близко под кожей, не прикрыто ни костями, ни жиром. Если мы повредим ему ноги, он нас не догонит, а волки его не убьют, но задержат до прибытия охотников.
Мы взяли копья и осторожно пошли к зверю, обходя его по большой дуге, чтобы быть у него всегда сзади. Каждые несколько шагов мы замирали, стоило носорогу дернуть ухом или слегка повернуть морду. Нам повезло, что он встал против ветра и не мог нас услышать. Может быть, лучше бы было брать не копья, а меч и топор, но тогда бы пришлось подойти вплотную, а этого нам очень не хотелось.
Нам оставалось два-три шага до расстояния уверенного поражения копьем, как носорог нас все-таки услышал. Во всяком случае, не увидел и не унюхал, против ветра-то. Он повернул оба уха назад — мы замерли — фыркнул «пфафф!» — мы прилипли к земле и задержали дыхание — и начал неспешно поворачиваться направо.
— Сейчас, — одними губами шепнул Альбрехт, его руки сжались на древке.
— Давай, — выдохнул я и бросился вперед.
Носорог увидел нас и побежал, продолжая поворачивать вправо.
Я промазал совсем чуть-чуть, воткнул копье в окорок сбоку, на две ладони выше сустава. Альбрехт не попал даже в окорок, зато попал не то в хвост, не то куда-то под хвостом, отчего носорог всхрюкнул на свиной манер и подскочил задними ногами.
На этот случай у нас планов не было. Ну, мне, швейцарцу, простительно не иметь плана отступления, но баварец-то мог бы и подумать на эту тему. Как может нормальный человек идти с копьем на носорога и не предусматривать ситуацию, когда носорог об это копье не заколется? Правда, я не сказал тогда Альбрехту, что он дурак, и потом не сказал. Из вежливости.
А еще я тогда растерянно оглянулся и снова увидел волка. Серый сидел с подветренной стороны и нагло ухмылялся.
Дальше очевидно. Мы побежали. Там местность шла под уклон, и вниз бежать получалось легче, чем вверх. Спрятаться было негде, мы пробегали под редко стоявшими деревьями, под которыми не росли высокие кусты. Зато можно было бежать и не запинаться, запнулся — умер.
Носорог никак не мог выбрать, за кем из двоих надо гнаться, и поворачивал то на меня, то на Альбрехта. Деревья он ломал за милую душу. Альбрехт поначалу запрыгнул на сосну, а носорог врезался мордой прямо в эту сосну и повалил ее, хотя и сам на задницу сел.