Сказители
Шрифт:
Жизнь еще впереди. Сейчас она хочет умереть, как глупо! Можно жить и не посещая школы. Живут же так множество девушек-актрис и тех, кто стал наложницами и проститутками. Зачем же из-за этого терять свою жизнь?
Она зашагала вперед, кровь ее кипела, ей снова хотелось жить. При каждом удобном случае она теперь будет ходить в кино в свое удовольствие. Если Циньчжу может быть весело, почему не может быть весело ей?
Сюлянь ускорила шаг, косички раскачивались от легкого ветерка. Она заметила, что люди смотрят ей вслед, но ее это не трогало. Ее звали Сюлянь.
Потом она вернулась домой и собралась было рассказать о случившемся отцу и матери, но, увидев тетушкино лицо, передумала. Что толку говорить ей об этом. Сочувствия не дождаться, а стать посмешищем не хотелось. В ушах как будто звучал голос матери: «Собака надела туфли – выкаблучивается. Ха-ха!» Не годится, матери нельзя говорить. А отец? Тот, если узнает, будет сердиться. Нельзя, чтобы он потерял лицо1. Она любила отца, нельзя ему говорить об этом, никому нельзя говорить. Буду делать вид, что хожу в школу.
В комнате Сюлянь лежало несколько книг и кистей для письма. Она взяла одну книгу, прочитала несколько иероглифов, но вдруг во внезапном порыве разорвала книгу на кусочки и выбросила в окно. Ну их! Книги, прощайте навсегда. Мать не знала грамоты, как не знает ее Циньчжу, Дафэн и тетушка Тан. Но все они живут прекрасно. Сюлянь сломала о колено кисть, выдернула из нее один за другим все волоски, положила их на ладошку и разом сдула с руки.
Глава 22
С тех пор как японцы совершили налет на Пирл- Харбор, вражеские самолеты в Чунцин не прилетали. Воздушная тревога объявлялась по-прежнему, но налетов не было. После того как города Чэнду, Куньмин, Гуйлинь стали базой 14-го соединения американских военно-воздушных сил, Чунцин потерял свое военно-стратегическое значение.
Обманчиво мирный облик Чунцина и возраставшее с каждым днем чувство безопасности привели к тому, что семья Фан провела лето в Чунцине. В городе стояла страшная жара, но жилья хватало для всех, да и дела сценические шли хорошо.
В один прекрасный день Баоцин снова столкнулся с обстоятельством, которое глубоко потрясло его и огорчило. Он отправился в школу справиться об успехах дочери. Облачившись во все самое лучшее, он прихватил с собой подарок для учительницы и в приподнятом настроении под палящими лучами солнца с трудом вскарабкался на гору.
Директор была очень откровенна и рассказала ему о том, что произошло, и почему Сюлянь больше не хочет ходить в школу. Она предложила возвратить Баоцину уплаченную им солидную сумму за обучение, на что он не обратил никакого внимания. Он был подавлен. Понятно, ее оскорбили. Баоцин представил себе, какой это был удар по чувствительному сердцу. Ведь то же самое пережил когда-то и он. Если уж стал актером-сказителем,
Домой Баоцин вернулся в подавленном состоянии. Он был очень сердит на Сюлянь, но в то же время не мог не сочувствовать ей. Как быть? Ведь сам он вел себя не хуже других, в актерской среде считался человеком незаурядным. И послужил неплохо делу сопротивления. Разве все это никак не учитывается? Он много раз выступал с благотворительными концертами и никогда не просил денег на транспорт, никогда не делал ничего во вред государству, во вред обществу. Почему же тогда людн всегда так презирали его? Печать огромных трудностей и горестей лежала на его лице, он тяжело вздохнул.
Баоцин вспомнил слова Мэн Ляна. Он действительно не мог понять современную эпоху и признавал это. Эпоха, о которой говорил Мэн Лян, совсем не уничтожила дурные привычки прошлых времен. Уже столько лет существует республика, зачем же губить людей искусства и рассматривать актеров так, будто они не идут в сравнение даже с грязью, прилипшей к подошве ботинка?
Сюлянь сидела на корточках в холле и раскладывала карты. Баоцин подумал, какой смысл корить ее в чем-то, лучше уж по-хорошему.
– Так, – сказал он, улыбаясь, – обезьянка, на этот раз ты попалась. Папа истратил столько денег, чтобы отправить тебя в школу, а ты ищешь развлечений. Разве это правильно?
Сюлянь покраснела. Она подняла голову, посмотрела на Баоцина и не произнесла ни звука. Закусив тонкую губу, она с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться.
Баоцин продолжал в шутливом тоне:
– Молодая госпожа, куда вы ходили? Надеюсь, ваши новые друзья – порядочные люди. Я так за вас беспокоюсь.
Сюлянь поняла шутку и засмеялась.
– О, я всего лишь ходила в кино, люблю смотреть фильмы. Если девушка ходит в кино, в этом нет ничего дурного. В кинотеатре темно, никто меня не видит. Там можно узнать немало интересного, как в школе. Мне хочется вдохнуть немного свежего воздуха, погулять по улицам, но люди пялят на меня глаза. Вот мне и остается смотреть фильмы.
Баоцин нахмурил брови.
– Куда девались твои книги?
– Порвала. Я больше не буду учиться.
– Ты говоришь это всерьез?
– Да. Зачем все это? Не учишься, тебя в грош не ставят, учишься – та же картина. Зачем попусту время тратить, да еще столько энергии? Мне хочется немного развлечься. – Сюлянь побледнела, в ее голосе чувствовались боль и тоска.
– Значит, ты поверила матери, что люди искусства плохо кончат?
– Сюлянь молчала.
– Ты подумай, – продолжал Баоцин. – Вот мы прибыли в Чунцин, никого и ничего не знали. Сколько же пришлось хлебнуть горя, сколько потратить сил, чтобы создать нам доброе имя. Если бы мы не поступали так, чтобы мы имели сегодня? Почему люди смотрят на нас свысока? Мы же не семья Тан. Ты забыла, что говорила госпожа командующего Вана?