Сказка о хитром жреце и глупом короле
Шрифт:
— А как же собаки? — предусмотрительно спросил Амети.
Следопыт посмотрел на Амети сверху вниз и тряхнул головой, словно по привычке отбрасывая волосы за спину:
— С собаками, Амети, я могу все. Хочешь, они сейчас сюда прибегут и будут лизать тебе руки?
Амети смутился: он не мог понять, шутит Нимрихиль или говорит правду.
Они прошли по отрогу и спустились в долину в стороне от стоянки, где и вправду горел большой костер.
— Сухой помет жгут, — отметил Нимрихиль и повел своих спутников к чему-то похожему в темноте на
Когда они подошли поближе, стало видно, что это не холм, а круговая насыпь. Внутри насыпи лежала довольно глубокая, десятка в два рангар, воронка. На ее дно сквозь разрыв в насыпи вела тропа — сильно истертые каменные ступени, которым могла быть не одна тысяча лет. Наверху, рядом с насыпью, стояли большие каменные корыта — должно быть, из них поили скотину.
Все трое спустились вниз, и Амети, нахмурившись, наблюдал за тем, как Нимрихиль с Арундэлем отвалили от жерла колодца тяжелый камень-плиту.
— А вода глубоко, — сказал следопыт, бросив в колодец камешек. — Давайте пояса и котелок.
Первые три котелка воды они выпили. Потом наполнили фляжку.
— Ну что, теперь дальше пойдем? — спросил Амети.
Арундэль удивленно ответил вопросом на вопрос:
— Неужели ты не будешь мыться?
Жрец лишился дара речи.
— Не бойся, уважаемый, ночь длинная, до утра мы успеем дойти до дороги, — успокоил Амети следопыт. — Иди пока погрызи лепешку.
Сидя на насыпи с куском лаваша и начиная зябнуть, Амети смотрел, как нумэнорцы котелком таскают воду наверх, в каменную поилку. Перед умыванием они, прополоскав в корыте одежду, положили ее сушиться на ледяной ночной сквозняк. От одежды поднимался пар: вода в колодце была еще теплой от дневной жары. Потом нумэнорцы, опрокинув корыто на бок, вылили грязную воду и принесли свежей.
Умываясь из каменного корыта, Арундэль запел негромко что-то веселое на незнакомом Амети языке. Альвион тихо рассмеялся и начал подпевать другу. Потом он начал брызгаться водой, и дело кончилось тем, что Арундэль с громким плюхом уронил следопыта прямо в корыто. Альвион засмеялся, и Амети от неожиданности вскочил на ноги: на стоянке забрехали собаки.
— Да вы что, с ума сошли! — зашипел он на нумэнорцев.
В ответ Нимрихиль, не вылезая из корыта, приложил руки ко рту и страшно, с переливами, завыл — так, что даже у Амети мороз пошел по коже. Лай моментально стих.
— Теперь они до утра будут сидеть в лагере, — удовлетворенно сказал Нимрихиль, вылезая из корыта и отряхиваясь от воды. Арундэль уже натянул мокрую одежду и завязал в хвост длинные волосы, которые влажно блестели в серебристом зареве лунного восхода. Бывший пленник, как показалось Амети, изрядно помолодел после умывания.
Когда Нимрихиль тоже оделся и они, в последний раз наполнив котелок, напились воды из колодца, нумэнорцы положили на место каменную крышку, и все трое отправились дальше на запад при свете яркой луны.
Сначала шли быстро, чтобы согреться, потом, когда Амети выбился из сил,
— О! А вот это уже стоянка возле дороги.
Амети потянул носом: в холодном утреннем воздухе чувствовался слабый запах костра.
— Тогда не лечь ли нам спать, чтобы присоединиться к этим людям, если они двигаются на север? — предложил Арундэль.
Амети проснулся, когда Солнце уже поднялось высоко. Его разбудили голоса Арундэля и Нимрихиля, они говорили на языке Морского народа. Амети сел и зевнул. Все трое легли спать в закутке между камней, сейчас нумэнорцы спустились ниже по склону: Арундэль сидел на камне, а Нимрихиль ходил перед ним туда-сюда и, судя по интонации, уговаривал друга. Наконец Арундэль кивнул, и Нимрихиль, разорвав на три части пояс злополучного жреца Змеи, принялся обматывать обрывками сначала кисти рук, а потом голову Арундэля, наглухо закрывая лицо. Амети задумчиво наблюдал за всем этим, даже не пытаясь вникнуть в смысл происходящего.
Закончив, Нимрихиль отошел в сторону полюбоваться работой и увидел, что Амети проснулся:
— Доброе утро, облаченный в некогда красное! Погляди-ка свежим взглядом: похож теперь наш долговязый друг на прокаженного или нет? — при слове «долговязый» Нимрихиль увернулся от тычка в ребра.
Амети как мог незаметно подобрал челюсть: и как же он сам не догадался? Наверное, темная краска у Нимрихиля кончилась… Зрелище было, однако, устрашающее.
— Сойдет, — важно сказал жрец, прищурясь.
— Тогда допивай воду, которую мы тебе оставили, и пойдем за караваном: надо попробовать присоединиться к ним, чтобы не иметь проблем по дороге.
Этот план удался блестяще: спустившись на дорогу и догнав караван — вереницу медлительных верблюдов, чью упряжь украшали разноцветные шерстяные кисточки, Нимрихиль-Моран поведал грустную историю о том, как его батюшку ограбили и убили пустынные разбойники, а брат заболел проказой, онемел и стал негоден ни к какой работе — «а прежде был силен, хоть в Черную Стражу отдавай!». Суровые караванщики пролили слезу, а Амети так успешно подлизывался к их старшему, что им не просто простили прокаженного, но и оставили ночевать и накормили ужином. Правда, за сухим навозом — топливом для костра — погнали Амети.
На следующий день они уже были своими. Амети и Нимрихиль шли рядом с караванщиками: Моран целый день рассказал погонщикам всякие истории. Один верблюд оплевал Амети, жрец с досады обозвал верблюда «горбатой улумпой», после чего Нимрихиль просто рухнул на обочину и долго лежал в пыли, пока не отсмеялся. Причину смеха нумэнорец объяснить отказался. Арундэль, по-прежнему закутанный в тряпки, шел в хвосте каравана: «онеметь» ему пришлось из-за характерного акцента, с которым он говорил на языке Юга.