Сказка о том, как Иван женился...

Игнатьев Александр

До катастрофы дворец имел резные башни, сплошь отделанными синими изразцами , украшенными драконами и бело-жёлтыми, с изображением огромных быков. Между воротами чернели в ночи плиты дороги, до гибели города сиявшие ярким красным лаковым покрытием.

Горги прошла между остатками башен и поднялась по скромным ступенькам вверх. Здесь прежде был вход, в храм, или на пульт управления виманами. Тут же, на глубине сотни локтей, мирно спал последний космический корабль некогда гордой расы.

Девушка достала ключ и, нажав комбинацию, осветила черноту входа яркой вспышкой рукотворной

звезды. Затем, не торопясь, словно проделывая это не впервые, вставила в паз и вновь набрала код. Через бесчисленное число мгновений раздался лёгкий треск слежавшихся деталей, и через узкий проулок, образовавшегося перед ней коридора она сделала первый робкий шаг вперёд.

Прохлада подземелья сняла беспамятство жаркой ночной мглы. Медуза почувствовала, как прохладные струи воздуха возвращают ей крохи оставшихся не истраченными сил. Она спустилась к кораблю и долго сидела перед возвышающейся громадой, больше не пугаясь своего бесконечного одиночества.

***

Джордан с удивлением отметил, как в течение дня чудаковатый немец бегал от еврейских святынь и стены плача, до арабских кварталов. Как трижды медленным шагом прошёл по виа Роза, всё время нанося какие-то отметки прямо в книге с громким хорошо просматривающемся издалека названием: «Мегалиты Иерусалима. Мифы и реальность».

Следом шла, обнявшись, смеющаяся парочка, и замыкали шествие, непрерывно поглощающие мороженное, подросток и второй серьёзный юноша. Ничего подозрительного и противозаконного компания не осуществляла.

Зато Агей заприметил весьма любопытную фигуру пожилого и явно уважаемого гражданина, который на отдалении, также как и они, несомненно, вёл наблюдение. Деятельность такого рода в субботу являлась не то чтобы необычной. Она была просто невозможна, даже в любой другой день.

Наконец, старому ветерану Моссада наскучила эта игра, и он, с несчастным лицом, подошёл к старому хасиду:

— Отец, — начал он без тени улыбки. — Дайте совет. Что мне делать с этими людьми, я устал их наблюдать?

Последний смерил его взглядом и дал твёрдый ответ.

— Могу рассказать!

— А сколько мне это будет стоить?

— Эта работа стоит недёшево.

— Две минуты и недешево...

— Ну что вы, друг мой, рассказ не будет коротким...

Глава 35

Там наверху весёлый Зефир чем-то рассердил искалеченного жарой Нота. И жестокий южанин из глубин мрачных пустынь принёс в погибший край самум, засыпая, огненные частицы радиации. Горги сидела на приступке площадки и слышала, как вокруг неё будто заплескалась, обнимая, вода.

Сколько девушка находилась в таком пугающе приятном забытьи, она не знала, но, очнувшись, и, резко подняв от прохладного камня голову, она почувствовала себя отдохнувшей.

Наконец, Медуза смогла посмотреть на тонущую в темноте громаду корабля, и решимость растеклась от груди к шее, заполняя голову. Ощутив каждый стук сердца, она чувствовала, как повышая давление, организм с силой доставляет живительный кислород в ее воспалённый мозг. Непостижимо

обострёнными чувствами Медуза решительно потянулась своим разумом туда, за плотную оболочку виманы. Застонав от напряжения, тело выгнулось дугой, глаза закатились, и из груди вырвался дикий всепоглощающий крик, а ещё вложенное в него кодовое слово, и боль, и горечь, и отчаяние загнанного усталого существа.

Сквозь глухое покрывало бессознательности она всё-таки смогла расслышать неясный шум. Это почти беззвучно разъехались створки. Корабль был мёртв. В последней битве его разум был уничтожен, и только крохи рассыпающихся связей у почти разумного искина смогли доставить на базу умершее железо. Теперь она входила в него новой жизнью, решив отдать ему свою душу.

Перед тем как сделать последние шаги, Горги неподвижно стояла несколько минут, словно знакомясь со своим будущим телом, а ему, этой огромной неживой оболочке, предлагала полюбоваться собой.

Медуза вдруг обрела уничтоженный, почти год назад, внутренний покой и своё растоптанное в песке у моря достоинство, которое не боится оскорблений, унижений и заносчивости.

Она глубоко вздохнула, поправила непокорные волосы и медленно пошла. Боль и усталость покинули её. Вся походка, прямая спина, стройность линий невероятной женской фигуры «пели», и, как тягучее пламя костра, как масляные волны глубокой лагуны, вливались в умершее железо.

Пространство вокруг медленно осветилось. Загорелась центральная панель. Переплетающиеся буквы поплыли по бледному металлу. Вимана оживала, забирая в себя отдающее жизнь существо. Ещё не проснулся разум, но оболочка легко откликнулась на прикосновение той древней красоты, которая нигде не имеет возраста и зовётся женской живительной силой!

Наконец, всё было закончено. На ступенях серой пылью остался лежать некогда бесценный свадебный пеплос...

К утру над равниной вновь, как двадцать лет назад, взвилось в потемневшем небе титаническое пламя. Нетронутые балки дворца плавились, стекая ручьями жидкого камня и застывали огромными раскалёнными багровыми лепёшками. Предрассветное небо потухло и обуглилось от слепящей огненной стихии.

Над этой раскалённой могилой высоко над землёй висел лик худой четверорукой синекожей богини, матери всех миров, с всклокоченными волосами, напоминающими шевелящихся змей. В одной руке она держала меч, в другой лук, а на поясе была приторочена живая голова, удивительно напоминающая голову златокудрого Феба. Мусагета — предводителя муз. Сауроктона Кифареда — хранителя стад. Аполлона Лучезарного — Бога света и солнца.

— Я Кали! — прогремело вокруг.

***

— Во всём масоны виноваты, — вздохнул Андрей Дмитриевич, выходя из-за стола. — Спасибо, Наташа.

— А я считаю, что они от того и выдающиеся, что правильную партию организовали. Вот если бы коммунисты в своё время историю изучили, то и Ельцин бы, может, не продался. — Парировала тёща.

— Он не продался, мать, он всё продал масонам. Все эти Рокфеллеры, Трампы все они на наш хлеб зарятся.

— Ну, не скажи. Евреи — народ трудолюбивый...