Сказка об Илье Муромце
Шрифт:
Дали ему отецъ съ матерью прощеньице-благословеньице, прощаясь надъ Ильей поплакали и пустили его на подвиги ратные.
Вотъ и вздумалъ хать Илья Муромецъ нзъ Карачарова на чудной Черниговъ-городъ, оттуда на Кіевъ-градъ дорогою прямозжею. Сталъ онъ только къ Чернигову подъзжать, и видитъ — подъ городомъ Черниговомъ стоить сила басурманская, которой и смты нтъ… Стоитъ, облегла городъ со всхъ сторонъ, хочетъ городъ изморомъ взять, въ конецъ разорить, церкви Божіи огнемъ спалить, а самого князя
И вспомнилъ Илья завтъ старцевъ калкъ-перехожихъ; на бурушк своемъ онъ пріоправился, да какъ ударитъ на силу басурманскую… Копьемъ колетъ, палицей побиваетъ, конемъ топчетъ: гд продетъ, — тамъ улица, гд повернетъ — съ переулочкомъ.
И такого-то нагналъ Илья Муромецъ страху на силу басурманскую, что вс они пришли въ смятеніе великое; а молодцы-черниговцы какъ увидала со стны Божью помощь, такъ тотчасъ Иль на подмогу изъ города высыпали и давай рубаться съ силой басурманскою. Побжала отъ города вся рать — сила несмтная, закаялась съ той поры подступать подъ его стны.
Принимали молодцы-черниговцы Илью съ великою честью, вели его на княжій дворъ къ своему князю, и сажалъ его князь за свой столъ на первое мсто, просилъ его на свою службу княжескую, приказывалъ быть ему воеводою. Отказался Илья Муромецъ отъ великой чести, говорить: «Гд мн крестьянскому сыну быть у тебя воеводою, найдутся у тебя люди на то старые, бывалые — я долженъ свой завтъ исполнить, постоять за землю Русскую, за вру православную. Такъ повели же ты мн, князь, показать на Кiеву-граду дорогу прямозжую, чтобъ мн не плутать, не путаться.»
«Удалый добрый молодецъ, славный богатырь!» — говорить князь Иль Муромцу — «видно, что ты весь свой вкъ сиднемъ дома сидлъ, надъ собой невзгодушки не вдалъ. Видно не знаешь ты, что ужъ тридцать лтъ нтъ отсюда пути въ Кіевъ прямозжаго, и здимъ мы въ Кіевъ околицей. Залегъ на той прямой дорог Соловей-разбойникъ, Соловей, Одихмантьевъ сынъ, со своимъ проклятымъ родомъ, и нтъ мимо его никому пути: срый зврь — и тотъ тамъ не прорыскиваетъ; черный воронъ — и тотъ не пролетываетъ. Сидитъ онъ, Соловей, на семи дубахъ, свищетъ разбойникъ по-соловьиному, шипитъ по-зминому, рявкаетъ по-туриному, и нтъ такого молодца удалаго, нтъ такого коня богатырскаго, который бы тотъ его посвистъ вынести могъ: какъ услышитъ, на землю мертвъ валится».
— «Спасибо теб князь, на твоемъ слов, спасибо, что ты указалъ мн въ Кіевъ дорогу прямозжую; тою дорогою я и поду, — а въ живот нашемъ и въ смерти одинъ Богъ воленъ». Уroстилъ князь черниговскій Илью Муромца хлбомъ-солью, отблагодарилъ его дорогими подарочками, отпустилъ его на Кіевъ дорогою прямозжею, и молвилъ вслдъ ему съ горестью: — «Жаль добраго молодца! Не сносить ему буйную голову!»
А Илья Муромецъ похалъ черезъ дремучіе лса брянскіе, черезъ черныя грязи смоленскія и какъ сталъ подъзжать къ славной рчк Смородинк, видитъ — точно дорога засчена, и нтъ тамъ прозду ни конному, ни пшему. И только было хотлъ онъ черезъ ту заску скокомъ махнуть, какъ раздался по лсу соловьиный свистъ — того самого Соловья-разбойника! И отъ свисту, того соловьинаго темны лса къ земл преклонилися, съ деревьевъ листья посыпались…
— «Что ты, добрый конь, спотыкаешься? Аль не слыхивалъ свисту соловьинаго, шипу зминаго, рявканья звринаго?» — Да какъ выхватитъ тугой лукъ, какъ наложитъ на его тетивочку калену стрлу, какъ пуститъ въ Соловья-разбойника… Попалъ ему въ правый глазъ, сшибъ его съ дерева на сыру землю, наскочилъ на него и давай его крутить да вязать, къ сдлу какъ звря приторачивать. Самъ слъ на коня и похалъ дальше, какъ ни въ чемъ не бывало.
< image l:href="#"/>детъ — детъ онъ дубровою темною, дремучею, назжаетъ въ лсу, на полян на хоромы Соловья-разбойника. А и дворъ у Соловья былъ на шесть верстъ, а около двора желзный тынъ, а на каждой тынинк по маковк, а на маковк по головушк, тхъ самыхъ богатырей, что пытались прохать въ Кіевъ дорогою прямозжею.
Завидли издали Соловьевы дочери, что детъ кто-то къ ихъ хоромамъ. Стали говорить между собою:
— «детъ къ хоромамъ нашъ батюшка, везетъ съ собою чужого богатыря — будутъ всмъ намъ отъ него обновы».
— «Что вы, ослпли, что-ли? — говоритъ имъ Соловьева жена. — Разв не видите, что сюда детъ чужой богатырь, вашего батюшку въ торокахъ везетъ! Собирайтесь вс скоре, сзывайте моихъ зятевей любимыхъ, нападайте на чужого богатыря!»
Обернулись Соловьевы дочери черными воронами, а зятья его — хищными коршуньями, налетаютъ на Илью Муромца, хотли его расклевать, на части разнесть, волкамъ въ сндь разбросать. Да Илья-то ихъ принялъ по-своему: каждому спла послднюю псню его стрлочка каленая. А потомъ похалъ Илья на хоромы разбойничьи, все въ нихъ побилъ, поломалъ, конемъ притопталъ и съ землею сравнялъ. Сравнялъ — и похалъ дальше къ Кіеву, дорогою прямозжею.
Въ, славномъ стольномъ город во Кіев, у ласковаго князя Владиміра, у Владиміра Краснаго Солнышка, былъ свтлый радостный пиръ, для дружины храброй, для бояръ, для князей, для славныхъ кіевскихъ могучихъ богатырей.
И былъ тотъ пиръ во полу-пир, и былъ тотъ столъ во полу-стол, когда пришли сказать князю Владиміру, что пріхалъ добрый молодецъ изъ Чернигова, привезъ ему всть добрую, радостную. Приказалъ князь позвать въ палату добраго молодца.
Вошелъ въ палату Илья Муромецъ, крестъ кладетъ по-писанному, поклонъ ведетъ по ученому, а князю съ княгинею въ особицу.
— «Откуда, добрый молодецъ, дешь и куда путь держишь?» — спрашивалъ Илью Владиміръ-князь.
— «Держу я путь къ теб, князю Владимиру, хочу проситься на службу твою княжескую, постоять за землю русскую, за вру православную; а ду я теперь изъ Чернигова, везу теб добрую всть».
— «Не прочь бы я тебя добраго молодца пожаловать, не прочь бы тебя на службу принять; только вижу я, что ты, добрый молодецъ, облыгаешься, надъ всми нами посмхаешься… Разв мы не вс вдаемъ, что подъ Черниговомъ стоитъ бусурманская рать — сила несмтная, что оттуда нтъ никому ни прохода, ни выхода?»