Сказка про монаха

Прибылов Александр Геннадьевич

Цзянь-фэнь неизвестно каким чудом умудрился отвести добивающий удар и напал на мертвеца сам. И тут же чудо повторилось — встречная атака не убила парня на месте, хотя и заставила перейти в жесткую оборону…

Позже И-Жэнь так и не смог вспомнить миг, в который смог заставить себя шагнуть вперед, на помощь парню — слишком далеко вышел за свои пределы. Но все же смог шагнуть, а потом и побежать…

Мимо бегущего к врагу монаха, шелестя тканью, промчалась визжащая фигурка и метнула в чудовище горсть чего-то, взметнувшегося быстро опадающим белым облачком… И-Жэнь понял что это, но додумать до слова не успел —

жуткий вопль оглушил, заставил пригнуться, упереться ногами в землю, сопротивляясь давлению крика…

Когда он распахнул глаза, Нечто слепо пластало туманным клинком над неподвижно лежащей девушкой… а в стороне Цзянь-фэнь пытался подняться на ноги. Получалось у него плохо… Не раздумывая, только ощущая в руках древко чен-дао, монах опять ринулся вперед. Навстречу пустым глазницам в давно сгнившей черной плоти, покрытым гноем зубам… Чудовище открыло рот и закричало втягивая крик в себя… Опять накатил, навалился лавиной страх. Ставший еще большим, когда у-сэн понял — Это его видит.

Хэшану понадобилось все его умение для отражения новой атаки. Чудовищной во всех смыслах. Он выдержал и войну с отказывающими от страха мышцами… Страх… Это был не его страх… Это был страх навязанный ему… перебороть его не получалось. Точно так же, как раз за разом отражая удары, не получалось переломить ход поединка в свою пользу…

Руки уже были готовы отказать, когда позади чудовища мелькнула другая фигура и сверкнувший красным отблеском огня клинок обрушился мертвецу на голову…

Утро встретило похмельной головной болью и чувством зря прожитой жизни… Выстиранные штаны и исподнее повисли, вместе с портками большей части пришлых на деревянной перекладине недалеко от кухни. Рассветный холод гулял по голой коже ног, забирался под полы халата, и монах, не вставая с облюбованного бревна, начинал шевелить пальцами ног — согреваться. Его, как героя, не беспокоили. Даже накормили пресной кашей из проса. А вот про запивку забыли в хлопотах. А последние навалились не шуточные. О них-то монах и размышлял в своей героической праздности…

Происходившее сразу после нападения И-Жэнь не помнил — после того, как Цзянь-фэнь зарубил чудище, сознание покинуло хэшана. Очнулся он вскорости на лавке под бабьи причитания. Впрочем, голосили не о нем. И даже не о погибших. О непутевой дочке да о молодом господине. Вполне себе живых, кстати, хоть и беспамятных.

Узнать о происшедшем сразу после победы поначалу не получилось — люди что-то делали, перебарывая недавний ужас и еще не отступивший страх. А то как новая напасть явится? И на вопросы не отвечали. Осталось лежа на грубой скамье — сил подняться просто не было — наблюдать, как выживший десятник приводит подчиненных в чувство, крепким словом и кулаком — правильный командир — заставляет закрыть символические ворота, организовывает сбор тел и их фрагментов, как над останками чудовища складывают кострище из хвороста.

Лишь чуток позже, вразумив уцелевших, десятник подошел к лежащему у-сэну. Изобразил телом независимое этакое уважение.

— Смотрю, очнулся почтенный?

Сил было немного, и почтенный только ухмыльнулся в ответ.

И поведал десятник Сян по фамилии Шу, что не ведает, что делать дальше. Совместно решили, что, коль не явилось больше чудищ, то вряд ли и явятся, но охрану организовать надо.

Да посыльного, из тех кто посмелее, отправить в усадьбу Бяней надо…

Немногим позже, оклемавшись, сходил монах к ручью постираться. Чем подтвердил свой героизм. И, видимо, заслужил кормежку из рук старой карги, единственной не потерявшей голову из женщин.

А с рассветом заявились сначала Старый Бянь с охраной, а потом и уездный пристав — самый младший чин из местной администрации, и как положено младшему, самый легкий на подъем. Вот тогда то И-Жэнь снялся со своей лавки и откочевал на сваленные у ограды бревна. Смотреть, как поджарый мужчина в чиновной шапке-гуань, да с партикулярный мечом проводит следствие. Смотреть, да думать…

Наконец монаха позвали под требовательные и полномочные очи. То бишь к столу, за которым на чурбаке воссел пристав, а рядышком встал, демонстрируя почтение государевой власти дафу Бянь — сам власть не меньшая, пожалуй.

— Господин высокий пристав! — И-Жэнь сложил руки в приветствии и низко склонился. В голове колыхнулась тупая боль. — Господин! — совершил поклон старосте. — Вот подорожная и паспорт, господин пристав! — двумя руками протянул вощеный сверток и деревянную табличку.

— Не бродяга, — кивнул чиновник быстро просмотрев надпись на дощечке и коротко оглядев сверток. И приказал:

— Рассказывай…

Не силен был монах в вероучительных проповедях да диспутах, это вопрошающие наверняка вызнали. Ждали трепа и уклончивости обычных для множества его коллег, путешествующих по просторам Поднебесной. А услышали краткое и по-воински четкое изложение событий прошлого дня. Впрочем, одно скользкое место все же осталось. Чтоб спросили, ага.

— … Скрестили клинки? — пристав склонил голову к плечу, разглядывая монаха-воина, как диковинку. Правая бровь поднялась выше своей сестры.

— Господин Бянь посчитал полезным вызвать недостойного на дружеский поединок, почтеннейший.

— И после поражения явился сюда с подкреплением?

— Со свитой, господин, — пришлось уточнять с поклоном. — И смею надеяться, с мастером, способным судить о достоинствах поединщиков. Вмешиваться в состязание он запретил. То может подтвердить любой.

Пристав хмыкнул, рассматривая склонившего голову хэшаня. И закрыл вопрос, перейдя к насущному.

— Когда почувствовал, как ты говоришь, смущение души?

— Перед закатом, господин.

— Почему обратил на него внимание?

— Не в привычках у недостойного тосковать без причины. Слишком уж необычно.

Чиновник хмыкнул опять и повернулся к стоящему рядом старшему Бяню.

— Нам посчастливилось встретиться с достойным последователем Будды. Сей образчик монаха не только ловок телом и умом, но и внимателен к своей душе.

— Да, господин Чжао, — согласно поклонился дафу.

— Так поведай же нам, — обернулся к И-Жэню пристав, — свои размышления о нападении нежити. По возможности так же кратко и четко…

— Будет исполнено, господин… Смею думать, что проснулось или явилось чудовище на закате. И недалеко. Оттого и тоска кольнула. Смею подозревать, что сходное чувство испытали многие из бывших здесь… Если же подобное пережили и вдалеке, то, боюсь, беда значительнее…

Чжао нахмурился, заглянул в себя.