Сказки детского Леса
Шрифт:
Солнышко продолжало весело по-детски смеяться и маленький ёжик всё растворялся и растворялся в его волшебно-светлых лучиках. Теперь он точно знал, что такое оптимизм, и его единственным и самым большим в мире желанием стало скорей превратиться в весёлый солнечный свет, чтобы вернуться и всем-всем-всем рассказать!
Сказки детского Леса. Ёлочка
И вот она нарядная на праздник к нам пришла
и много-много радости детишкам принесла
Они
Но они вылазили.
Михал Иваныч, мохнатый мишук, пришёл в тот день до дому поздно совсем. Забрался в избушку в по самы по уши, как себе в карман и плотно думал себе отдохнуть. Ворчал по полкам дубовым и по горшкам. Мёду шукал. Мёду не было. Совсем. Зато был колобок. Сидел на полке и умничал:
– Всё бы тебе, мишка, мёду! Пошёл бы ты лучше в город за пряниками сходил. На всех бы хватило.
– Я вот сейчас поскладаю только всё стопочкой, - пояснял в ответ косолапый, - и схожу. И в город схожу и куда подале. Вот выясню только, как колобков лучше принимать - внутренне или наружно, и схожу…
– Съешь, значит, всё-таки?
– укором безжалостной совести промолвил колобок, прямо глядя большому мишутке в глаза.
– А ну тебя!
– отмахнулся мишутка и поставил в углу раскладушку - лапу сосать.
Тут же из-под раскладушки стала выходить кошка-картошка. Показалась величава, выступая словно пава. «Полный бардак, а не дом», подумал, тоскуя по сладко медку, мишутка и повернулся от выступавшей кошки-картошки и от всего мира к стеночке - в укромку лапу сосать. Жизнь всё очевидней давала трещину и развивалась по сценарию грустной горьковской пьесы «На дне». На днях косой пришел, надравшись в стельку, заявил, что отыскал первопричины всей земной безысходности. Лис, всё более втягивавшийся в роль доброго странника Луки, предложил косому цветолучистый поход на поиски душистого мыла для его, косого, верёвки. От таких радостей недоброго оставалось ждать со дня на день и было тоскливо, и мишук ждал, отвернувшись мохнатой мордой к стене, на которой сидели усато нахальные три таракана или четыре пучком, и сосал печально лохматый лапу.
Дверь в избушку отворилась. «Косой», подумал мишка. «Сам косой», подумал ворона - который вошёл. Ворона сел в плетёное кресло-гнездо и закачался, как мог, потому что закурил свою волшебную трубку. Собственно трубка была никакая не волшебная, это только ворона так говорил, что волшебная, а на самом деле от неё только качало ворону, как заправского матроса на палубе и на земле, и всё. Тем временем кошка-картошка закончила выходить из-под раскладушки и слегка дёрнула кончиком грациозно оттопыренного кверху хвоста. Значит было можно и из-под раскладушки горохом посыпались мышка-тихошка и хомячок. Глядя на них, ворона несказанно озадачился и замер, приоткрыв дымящую клюву, как крошка-енот впервые увидевший того кто сидит в пруду. А колобок, глядя на ворону, чуть не скатился с полки со смеху и уронил нечайно горшок.
– Ну всё, хватит!!!
– сердито рассердился невытерпевший мишутка, обернулся, сел на раскладушке и ногою топ.
– Когда же это всё кончится?!?
Чем произвёл немалый фурор, потому что окончательно сбитый с толку ворона выронил из рота свою фиг-волшебную трубку, а колобок таки ёкнул с полки о пол и прыгал до полной остановки никак не менее пяти минут. Остальное население события не заметило. В это время дверь избушки открылась и вошёл заяц с печально заломленным набок ухом. «Сам косой!», подумал медведь. А заяц поздоровался негромко и вежливо со всеми
– Эх, когда же мы людьми будем?
– спросил горько Михаил Иванович и потоптыжил на двор до ветру.
На берёзе сидел дятел в полосатовых штанах и шапочке красной в горошек. Не долбилось с утра.
– Мигрень у меня!
– радостно сообщил с берёзы дятел мишутке.
– Куда-куда?
– не понял мишутка.
– Голова значит болит, - объяснил по-понятному дятел в штанах в полоску. И мишутка усомнился в его реальности - полосатые штаны не полагались.
– Дятел, ты настоящий?
– спросил у дятла мишутка.
– Это ты настоящий дятел, - обиделся дятел, который видимо всё-таки был настоящим.
– А я дятел - больной…
В его голосе слышались неподдельные нотки печали и мишутка поверил грустно-полосатой реальности. «А как же ему долбить, бедолаге, если основной рабочий инструмент захворал?» - подумал мишутка.
– Дятел, хочешь я эту берёзу тебе сломаю и на части разберу? Червяков своих поищешь, - предложил мишутка.
– Спасибо, друг-мишанька, не лезет мне ничего. Одна сплошная тошнота и стыд. Достукался, наверное, теперь сотрясение мозга… А долбись оно всё!
– в сердцах даже слегка подпрыгнул на берёзовой веточке крошечный дятел и тут же сник словно его и вовсе не было. Мишутка присел спиной к берёзе и берёзка похилилась слегка. Похилился разумением своим и мишутка: бабочки теперь летали наискось, листья с деревьев падали наискось, облаков в небе совсем не было, как не было и самого неба и совсем уже наискось вышел из избушки чёрный от своей «волшебной» трубки ворона до двору. Ворона долго, внимательно и черно изучал маловидящим взглядом строение окружающего мира без облаков, неба и осмысленности. Потом словно упомнив что-то важное обратился патетически, но с всё тем же непроясняемым взглядом к сидящему мишутке:
– Друг! Где находится пункт приёма макулатуры?
«Друг…», усмехнулся горько про себя мишутка: ворона явно его не узнавал.
– Не знаю, ворона, у меня нет макулатуры, - сказал мишутка.
– Жаль, - понял внезапно ворона.
– Очень хотелось обмакулатуриться…
Но и необмакулатуренный ворона был уже настолько хорош, что едва не спутал себя с ведёрком, когда закидывал ведёрко в колодец - воды попить. Мишутка насилу вынул его барахтающегося о край колодезного сруба, достал с колодца ведёрко студёной воды и опрокинул на ворону для хоть малейшей отыскания чувственности в надымившемся вороне. В результате ворона сидел мокрый, взъерошенный, с как всегда опущенными до низу крыльями. Вода стекала по нём и казалось, что из него слезами вытекают глаза.
– Ворона, почему ты никогда не летал? Ведь ты же птица?
– неизвестно у кого ещё спросил мишутка, поскольку на быстрое возвращение сознания к вороне не рассчитывал.
– Птица?
– удивлённо переспросил ворона и немедленно прикололся: Птица! Птица? Птица… птица… птица… птица…
– Та ещё птица!!!
Мишутка обернулся - кто сказал. С потревоженной берёзки на мохнатые лапы упал к нему сонный дятел. Поурчал, потыкался носом во сне в мишутку и крепче заснул. Мишутка мохнато оглядывался с дятлом на руках и всё равно не мог понять - кто сказал. Когда он решил оптимистично, что это приходит уже пора слуховых галлюцинаций, из-за куста лесной смородины вышел лис, неторопливо наглатывавшийся ягодами.