Сказки для добрых сердец

Абрамцева Наталья

— Мышка!

А мышка не отвечает.

Котенок снова позвал:

— Мышка, мышка! Тогда мышка ответила:

— Да меня здесь вовсе нет. Напрасно зовешь.

— Да, я знаю, — котенок успокаивал мышку, — знаю, что тебя здесь нет, и дедушка знает, и все знают. Ну, выгляни, не бойся! Мне очень нужно что-то у тебя спросить. И все.

— И все? — недоверчиво переспросила мышка.

— И все, — честно подтвердил котенок.

— Ну, ладно. — Мышка высунула остренькую мордочку с глазами-бусинками. — Спрашивай.

— Что ты знаешь о зиме?

— Ах, зима! — Мышка выбежала из-под печки. — Зима —

это прекрасно! Зима — это… Это… Это… — Восторженная мышка, забыв о страхе, закрутилась возле самых лап котенка. — Как бы тебе попроще объяснить? Зима — это когда тепло, потому что в печке трещат дрова. А еще зима — это когда соседские девочки и мальчики собираются возле нашей печки и дедушка рассказывает им разные сказки и истории. А я тоже слушаю.

Мышка на секунду замерла, чего-то снова испугалась и, юркнув под печку, пропищала:

— Все! Больше я ничего не знаю.

Котенок зажмурился и тряхнул головой: мышка не только не рассудила удода и Агриппину, а наоборот, все запутала.

…Летели по ветру желтые листья, сидел на крыльце котенок, думал о прекрасной и непонятной зиме. А вот интересно: если бы знал он язык людей и спросил бы у дедушки, какая она — зима? Что бы дедушка ответил? Кто знает…

СТЕКЛЫШКО

Красное стеклышко поблескивало в пыльной траве. В траве возле асфальтированной дорожки через газон большого дома. Это было чудесное красное стеклышко, яркое, веселое, живое. Острые изломы, о которые разбивались солнечные лучи, гладкие стороны — в них, становясь лиловым, отражалось синее небо. Красное стеклышко ловило луч солнца, подбрасывало его, переворачивало, кидало с грани на грань (как с ладони на ладонь) и потом стреляло им изо всех сил в самую неожиданную сторону.

Маленький обыкновенный котенок, как зачарованный, смотрел на стеклышко. Котенок прижался к пыльной траве, чтобы стеклышко его не видело, и старался угадать, куда бросит солнышко этот луч или тот. Угадывал он или ошибался — все равно ему страшно хотелось схватить зайчика, появлявшегося на траве. Сначала котенок стеснялся, а потом подошел к красному стеклышку. Вежливо поздоровался и сказал:

— Я — Котя. Из этого дома. Можно, я буду ловить ваших зайчиков?

— Конечно, Котя. Конечно! Разве ты не знаешь, что вдвоем играть веселее? — ответило стеклышко.

Они долго играли. Конечно, чудесное красное стеклышко немного подыгрывало Коте: ведь оно было взрослым.

Мимо шли люди. Люди, люди — ноги для котенка и стеклышка: туфли, босоножки, — сапоги. Котя и красное стеклышко играли и не заметили, как какие-то красивые, глубоко задумавшиеся туфли задели красное стеклышко, подбросили его. Оно подскочило, подпрыгнуло несколько раз, ударилось об асфальт и рассыпалось, рассыпалось… И вот уже пять, шесть, семь осколков сверкнули на асфальте.

Котя очень удивился такому странному превращению. Котя растерялся, огорчился. Котя чуть не плакал: он не мог найти среди осколков стеклышка, своего приятеля.

— Стеклышко! Стеклышко! — звал Котя. — Вы которое из них?

— Я — осколок! Я не стеклышко… Я осколок. Я не стеклышко.

Я осколок. Я осколок, — звенело со всех сторон.

Осколки… Осколки… Осколки… Ну разве так можно?! Разве можно не понимать, что каждый осколок — это стеклышко. Крохотные искры солнца разлетаются от крохотных граней, в крохотной красной серединке лиловеет небо. Осколок — крохотное стеклышко. Пройдет много времени, и еще много времени, и еще много, прежде чем осколок поймет это.

ЛУЖИЦА

Стояла отвратительная погода. Небо было низким, тяжелым, снежным. На асфальте кое-где темнели последние осенние лужи. Возле одной лужицы стоял задумчивый воробей. Взъерошенный и растрепанный. Не от холода. Просто он размышлял так напряженно, что его легкие серые перышки зашевелились. Воробей никак не мог понять, почему те снежинки, что падают на асфальт, ложатся тонким, ровным слоем, а те, что падают в лужу, исчезают.

Почему? Ну, почему? Непонятно. Вот упала снежинка на асфальт: блестит, сверкает, а тонкий белый коврик увеличился на одну звездочку. Вот упала снежинка в лужу: мутное пятнышко, а потом и совсем ничего. Непонятно. Погруженный в свои размышления воробей совершенно не обращал внимания на то, что происходит вокруг. А вокруг были люди, ездили машины, дрались другие воробьи. Но не это главное. Задумавшийся воробей не видел страшного кота. Это был тощий, облезлый, бродячий кот. Кот следил за воробьем из-за колеса ближайшей машины. «Сейчас, — думал кот, — прыжок — и полетят серые перышки».

Он собрался в комок, тугой, как пружина, и прыгнул. А воробей все следил за снежинками и совсем не ждал нападения. Он был так занят, что даже не испугался. Слишком занимали его снежинки. Воробей махнул крылышком, попал коту в глаз и сердито сказал:

— Да не мешайте вы!

Кот опешил. У него даже аппетит пропал. Потирая поцарапанный глаз, он прошипел:

— И ты соображаешь, с кем разговариваешь? Воробей наконец понял, что к чему, и, конечно, сразу испугался. Но виду не подал.

— Соображаю, — сказал он, снизу вверх глядя на кота. А потом снова стал следить за снежинками.

Облезлый кот распушился остатками шерсти. «Ну и ну, — рассерженно подумал он, — что же я не съел его еще?»

Подумал так кот и сел рядом. Что-то мешало ему кинуться на воробья. Вероятно, отчаянная смелость птички. Ведь кот не знал, что воробей не улетает только от страха: забыл, что умеет летать.

— Съем ведь, — как-то нерешительно сказал кот. Воробей обреченно вздохнул. А кот вдруг заинтересовался: что это рассматривает воробей.

— Ты что в лужу уставился? — спросил облезлый кот.

— Рассматриваю, — совсем испуганно чирикнул воробей.

— Лужу, что ли, рассматриваешь?

— Да нет, — и, робко пятясь, воробей сказал — Чудо какое-то получается. Лужа снежинки глотает.

И, испугавшись еще больше, воробей взлетел.

А коту было уже не до воробья. Его заинтересовала история со снежинками. Он сидел возле лужицы и думал, почему так получается. Упала снежинка на асфальт — лежит, сверкает. Упала в лужу и исчезла. Почему же так? Ну, почему? Непонятно.