Сказки для потомков – 3
Шрифт:
– Но ведь с таким подходом, – мяукнул я, – можно и по пятаку схлопотать!
– Конечно, можно, – вильнул хвостиком Борька. – Но ведь мы же по-дружески, понимаешь, по-дружески! А друзья друг на друга не должны обижаться!
– Тоже верно, – мурлычу я, улыбаясь. – Значит, и ты на меня не обидишься!
– А мне-то за что на тебя обижаться? – не понял Борька.
– А за то, что я за твой урок ненастоящей купюрой расплатился, а простой бумажкой, – усмехаюсь я.
– Как это "простой бумажкой"? – заморгал на меня глазёнками Борька.
–
Поросёнок быстро поднёс купюру к глазам, посмотрел сквозь неё на солнце, потом обиженно взглянул на меня.
– Хрю?! – воскликнул Борька, что могло означать очень многое.
Скрученный в спираль свинячий хвостик раскрутился от досады и повис чуть ли не до земли. Копытца его при этом нервно отбивали чечётку.
– Знаешь, что! – произнёс он, наконец перестав приплясывать. – А ведь ты мошенник! И я могу подать на тебя в суд!
– За что это? – поинтересовался я.
– За то, – ответил Борька, – что ты подсунул мне за мою услугу фальшивую монету!
– Ну, во-первых, – заявил я Борьке, – это не фальшивая монета, а её образец. А во-вторых, кто тебе, свинье, поверит?
– Ах, ты ещё и обзываешься! – завизжал Борька. – Теперь я точно на тебя жалобу напишу!
– Писать сначала научись, кабан домашний! – зашипел я на Борьку так, что он от испуга рванулся на свой участок прямо сквозь забор. – И, вообще, запомни, – крикнул я ему вдогонку, – негоже со свинским рылом в бизнесмены лезть!
Вот такая, значит, история с географией. И смех и грех.
25.10.2020
ПАРАЛЛЕЛИ ВЕЧНОСТИ
– Если ты этого не сделаешь, ты погубишь всех своих близких, – шептал чей-то загробный голос. – Ведь ты же больная! Давай, сделай решительный шаг!
Из всех "своих близких" у женщины оставался только её сын, все остальные казались ей чужими, далёкими. Где они там, эти все остальные? Вот она здесь, плетётся себе тихонько по шпалам, а сзади её быстро догоняет поезд…
– Молодец! – хвалит голос, будто прямо из глубины души. – Решилась, наконец-то! Давай, повтори подвиг Анны Карениной! Задуй свечу своей несчастной жизни!
Поезд гудит. Голос ещё громче:
– Ты смелая! Ты можешь!
Выпросив аудиенцию у Господа Бога, бывший земной писатель, а ныне архангел Лев Николаевич Толстой прямо с порога прижал руку к сердцу и пал на колени.
– О, Всемогущий! – взмолился Лев Николаевич. – Прошу, ради всего святого, отпусти на один денёчек на землю грешную!
– Сколько лет ты здесь уже живёшь, – произнёс Бог, – а всё никак от земных забот не отречёшься. Беспокойный ты. Пора бы уж и смириться.
– Да как же можно, Благодетель? Когда там такая несправедливость делается! – восклицает в сердцах Толстой. – А я же ещё, получается, при этом и виноват!
–
– Да это всё этот… подстрекатель… киношник бывший, – пояснил Лев Николаевич. – То есть не сам он, а его плохая сторона. Разобиделся, упырь этакий, на барышню одну, которая ему во внимании отказала, вот и пытается её заставить под поезд кинуться! Не вышло у него там, при жизни его грешной, её соблазнить, так здесь хочет попробовать. Упырь, одним словом, он и есть упырь!
– Ну, а ты тут при чём? – спрашивает Бог. – Твоя-то вина с какого боку?
– Ну, как же, – молвит Лев Толстой, приподнимаясь, – ведь она актриса, в кино снималась – да ещё как снималась! – роль Анны Карениной на зубок знает. Кстати, и звать-то её Катей!..
– А это при чём?
– Так ведь Каренина моя от "Карен" происходит, а это уменьшительно-ласкательное от "Екатерина"! В общем, получается, что Катя, что Каренина – всё одно – чистая, непорочная…
– Ага, – кивает Бог. – Теперь, кажется, понимаю. Ты хочешь сказать, что написав свой роман, под одноимённым названием, ты напророчил? Заложил, так сказать, мысль о самоубийстве в голову бедной актрисы?
– Так я же, наоборот, Благодетель, – прокричал тут, чуть не плача, Толстой, – только и хотел, чтобы людям благо было! За то и радел, чтоб они вразумились! Писал, предостерегая, предупреждая о последствиях роковых ошибок!.. А оно, вон как повернулось!..
– Правильно мудрые люди говорят, – припомнил Господь, – благими намерениями выложена дорога в ад.
– Вымощена, – поправил Толстой. – Дорога в ад… Вымощена.
– Да какая разница?! – отмахнулся Бог. – Выложена, вымощена… Суть-то одна: не всегда добрые замыслы добром оборачиваются.
– Так если бы не этот киношный упырь, – вступился за добрые замыслы Лев Николаевич, – бедная актриса и не задумалась бы о поезде! Он же ей, скорпион лютый, все уши прожужжал!
– А ты откуда разведал? – поинтересовался Бог. – Обычно мне первому всё сообщают.
– Так сам же мне этот киношник и поведал, когда в нём доброе начало просыпалось, – отвечает Толстой. – Не знаю, говорит, что мне с собой делать. Второе моё я, то, которое злое, никак не успокоится, говорит, а к Господу нашему обратиться боюсь. И так, мол, между адом и раем болтаюсь. И переживаю, говорит, как бы моё второе я не натворило худого.
– Ага, – кивнул Господь. – Теперь-то всё понятно. Что ж, отправляйся к живым, предостереги актрису, вразуми, пусть не слушает этого упыря. Только не в собственном образе отправляйся, не в образе босого графа с длинной бородою да в русской рубахе – не надо пугать живых – а в образе обычного человека, какого-нибудь там, например, работника-железнодорожника.
Обрадовался Лев Николаевич, перевоплотился в обыкновенного работягу, выбрался через специальный люк на землю грешную, и побежал на железную дорогу, искать бедную актрису.