Сказки для психов
Шрифт:
– Кстати, насчет кошмаров, - вдруг сказала Тинка. – Я тут недавно такое прочитала! Теперь прямо засыпать боюсь. Представляешь, оказывается, изобрели такое излучение, которое насылает на людей специальные сны. И не просто там кошмары какие-то, которые проснулся – и забыл, а длинные, вроде многосерийных. Я толком не поняла, это как-то по-научному объяснялось, но эти кошмары вроде бы наяву из человека могут силы вытягивать или до сумасшествия доводить. И использует это излучение КГБ, целенаправленно… на всяких там, ну, кого надо с ума свести, на врагов всяких. И все это жутко засекречено, представляешь?
– Не КГБ, а ОБС – Одна Бабка Сказала, - проворчала Юка, протягивая в нить бусину. – Слушай больше.
–
– Угу. У бабки Мани из первого подъезда внучатая тетка с физиком встречалась, а первый муж соседки психологом был, от него и услышала.
– Ну, Юль, ну чего ты смеешься! Вот тебе смешно, а я спать теперь боюсь.
«Не зря боишься», - чуть не брякнула Юлька, но сдержалась.
– Тин, ты бы сама подумала сначала, прежде чем бояться, а? Ну как могут люди кошмары насылать? Это вообще не в их силах и не в их власти. Чтобы навести на человека кошмар, тем более на расстоянии, надо над душой власть иметь, а это под силу… в общем, не людям совсем. Это же очевидно! Нижний Мир вообще по совсем другим законам существует, они человеческому разуму неподвластны, и логика у них другая. Поэтому и справляться с кошмарами так сложно, хотя, конечно, можно, нужно только знать, как.
– Да ну тебя, Юль, - обиженно сказала Тинка, - ты еще больше запугиваешь. А еще психолог! Фрейд же ваш про сновидения писал?
– Писал, - проворчала Юка, - на нашу голову. Меньше выдумывай себе пугалок, и спать будет спокойнее. А то ты таракана увидишь – уже визжишь, как недорезанный поросенок. Понятно, он тебе в кошмаре и привидится.
«И хорошо, если только он», - закончила она мысленно.
– А тебе что снится? – спросила Тинка с любопытством.
– Разное, - неохотно ответила Юка. – Пока в агентстве работала – рассерженный начальник. Сейчас – ну, по-разному. Но я вообще сплю крепко, если уж сплю… и без снов обычно. Устаю на работе, не до них. Я, можно сказать, все традиционные кошмары уже знаю в лицо, - она фыркнула.
– Хорошо тебе, - протянула Тинка. – А я – когда как… А в поездах, между прочим, вообще плохо.
– Поезда-то тут при чем?
– При том. Завтра весь день вареная буду.
– Завтра тебя Любка первым делом кофе напоит, так что не переживай. А ее кофе ты помнишь.
– О-о-о, - мечтательно протянула Тинка, - помню! Мертвого поднимет. Кстати, а тут кофе у проводников не продают?
– По-моему, нет. Но у меня есть с собой немножко, так что не переживай.
Они замолчали.
Снаружи почти стемнело, крупные капли дождя забарабанили по стеклу. Серость, пасмурь – октябрь. В такую погоду сидеть бы дома, завернувшись в плед, читать что-нибудь жизнеутверждающее, подумала Юка, и пить горячий чай с травой и каким-нибудь печеньем. Тогда и сниться не будет всякая пакость. А не трястись по ночам в плацкарте, да еще и таком, как «Москва – Астана», где изо всех щелей дует, в туалете на полу лужи воды, проводница подозрительно веселая, и от нее попахивает, а в коридоре накурено так, что уши в трубочку. Тут не только тараканы по ночам привидятся, а и еще чего похуже. А на этой линии – никого из их отдела, специально перед поездкой уточнила. ЮрВаныч, правда, оптимистично заявил, что я и сама справлюсь… ну-ну. Нашел тоже… профессионала. Ладно, будем надеяться, что векторы она не перепутает и нужные заклинания не забудет… До Самайна, в конце концов, еще трое суток, авось как-нибудь прорвемся… за одну-то ночь. Тем более, мужик сбоку напротив – толстый и немолодой, по идее, должен оглушительно храпеть, отпугнет духов, если что, хоть немножко...
А Тинка уже носом клюет. Пусть, что ли, действительно, ложится уже – может, хоть немного подремлет. Завтра надо будет первым делом напоить ее тем самым кофе. А
Ночь выдалась темной – слишком темной, темнее, чем следовало бы для конца октября. Тинка шла по вагону, задевая торчащие со всех сторон головы и пятки; из конца в конец катился раскатистый, гулкий храп. Зачем ей среди ночи понадобилось идти по вагону, да не по своему, а по соседнему, Тинка понять не могла, а тусклая ночная лампочка почти не давала света. Наверное, это из-за такого вот почти полного мрака казалось, что куски темноты по углам – живые, что они тянутся из-под полок, из углов и хватают ее за колени и локти, что темнота подмигивает ей и ухмыляется, строит рожи. Но откуда слышится этот голос, противный и приторный, не из стука же колес он родился и куда ее зовет? «Иди сюда, иди сюда»… куда – сюда? Куда она вообще идет в этом бесконечном вагоне?
Это был не простой кошмар, который делает тебя бесчувственным к боли, ватными – ноги, непослушными – руки и лишает голоса. Это был какой-то многослойный и очень реальный ужас – когда понимаешь, что ты спишь, и хочешь проснуться, и вроде бы просыпаешься – но при этом вдруг понимаешь, что все равно спишь, и снова пытаешься проснуться, до боли раскрываешь, распахиваешь глаза… Только в кошмарах так темно и душно, настоящая темнота не бывает такой затхлой, плотной и бесконечной. Куда зовет ее хихикающий, тягучий голос? И Тинка идет, как дети за дудочкой Крысолова… куда? Зачем? Наверное, это вот то самое излучение, над которым смеялась Юка.
Юка! Голос темноты перебил громкий вскрик, очень похожий на Юкин:
– Тинка, стой!
Ага, стой. Сама бы попробовала. Ноги-то не слушаются, идут себе и идут.
– Тинка! – Юка говорила четко, медленно, громко. – Тинка, послушай меня. Ты сейчас посмотри направо. Вперед – не смотри. Только направо, поняла?
Поняла, но голова не поворачивается. Юка! Юка, мне страшно!
– Тинка, посмотри направо!
Справа, на границе поля зрения, вспыхнуло яркое оранжевое пятно. Юкин свитер, удивительно красивый, пушистый свитер с яркими лоскутками желтого и зеленого – как вспышки солнца в летнем лесу. Вспышки эти разгоняют, расталкивают темноту… нужно только смотреть на них, соединять перед глазами отдельные пятна – в цельную картину. Юкин голос очень громкий – она говорит какие-то слова, только совершенно непонятные, вроде по-русски, а вроде и вовсе нет.
– Молодец, Тинка! Ты сейчас не одна. Ты не в поезде. Ты у Старой ратуши, видишь? Давай, тяни! Смотри! Ты идешь на площадь с часами и уже почти пришла. Осталось всего несколько шагов. Давай, Тинка!
Какие же они тяжелые, эти шаги! Ноги не слушаются, обмотаны веревками, липкими веревками страха. Но вцепляются в запястье крепкие, тонкие пальцы, и тепло, исходящее от них, разрывает и эти веревки, и клочья темноты. И вот уже действительно видно – Старая ратуша, краешек часов, угол дома, за которым должна начинаться улица, ведущая к кофейне… как она там называется? А пятна – уже не пятна, а просто листья мельтешат перед глазами, и смеется Юка… рядом – Любка… и пахнет кофе…
– Держись, Тиночка, держись!
И было еще два шага, завязших в безвременье, как в киселе. И гулко ударили часы на ратуше, отмеряя пять – время рассвета, который наступает даже в октябре. И разочарованно чавкнула темнота, выпуская свою добычу. И победно засмеялась Юка – в такт колокольчикам, которые продают на развале на площади. И Тинка рухнула на жесткую скамейку с узорной спинкой, облегченно улыбаясь и обессиленно вытирая мокрый лоб. Где-то пахло кофе – так вкусно, как никогда и нигде, пахло настоящим райским кофе, доступным лишь тем, кто только что спасся от ночного кошмара.