Сказки Гамаюн

Гамаюнова Светлана Геннадиевна

Она улыбнулась:

– Неужели обретешь постоянное пристанище и меньше будешь бродить по дорогам мира? Сказитель, ты, наверное, уже не помнишь, когда у тебя был свой дом? Одна дорога и постоялые дворы?

Затем продолжила:

– Фрости, тебе вышилась птичка. Почему – непонятно, но думаю, вскорости выясним. Счастья тебе, Стеша. Тебе, Бездушный, выпало сердце. Это любовь, хоть ты в неё теперь и не веришь. Но она есть. Ты жил страстью и тщеславием. Если придет любовь, ты будешь счастлив. Я знаю. Для тебя, Ловелия, несколько непонятная вышивка – это крылья, белые, как у птицы. Может, ты улетишь с Ветром Удачи, а может, это просто полет фантазии – не знаю. Интересно будет узнать. Надеюсь, встретимся ещё, земля круглая, и пути пересекаются. Хотелось бы увидеться с тобой, да и всеми, кто тут у меня живет. Для

тебя, Фантом, тоже странная вышивка. Это младенец. Может, ты впадешь в детство в результате противостояния души и тела, может, ещё что – не знаю. Хочу, чтобы ты стал нормальным человеком. Для тебя, Кающийся, тоже дом, в котором живёт много людей, видишь – много окон. Твой это дом, Чеслав. Будешь ты в нём просто жить или содержать этот дом, непонятно, но нити так легли. Прощенье тебе получить, а там видно будет. Тебе, Собиратель грехов, видать, не изменить совсем твоей судьбы. Дорога тебе вышилась, но на ней ты не один. Видишь, девушка с тобой идет. Вместе вы идете. Может, тебе от этого легче будет. Как знать, как знать. И совершенно непонятный образ выпал для Михела. Вот смотрите, может, кто такое видел. Неисповедимы нити моей работы. Будем надеяться, что это скоро прояснится. Удачи тебе, Михел, – и она показала нам салфетку.

На ней был вышит какой-то странный предмет, довольно сложный и никем не виданный.

Мы поблагодарили Клевенс и стали удивлённо рассматривать салфетки. Достаточно понятными были только значения вышивки, сделанные для Хи и Предназначенной, а остальные картинки вызвали оживлённое обсуждение. Каждый предлагал разные варианты. Рассматривая мою салфетку, многие соглашались с Клевенс, что я буду летать с Ветром Удачи. Принцы при этом морщились. Есения – Предназначенная – предполагала, что это аллегория и обозначает полет фантазии, а мне мечталось, что у меня действительно вырастут крылья, и я смогу сама подняться в небо и полететь, как птица. Мечтать ведь не вредно.

Вечер сам собою перетек ночь, но никому не хотелось расходиться, пытались как можно дольше поговорить на отвлеченные темы – только бы тема не касалась завтрашней ночи, а сегодняшняя ночь не пугала своей неопределённостью.

Всё получилось! Путь к дереву

С утра погода испортилась окончательно. Шёл снег, дул ветер, и мороз становился все сильнее. Я периодически выходила, смотрела в разные стороны и искала хоть какие-то наметки на путь. Ничего не было. Обедали мы в полной тишине. На Собирателя грехов и Бездушного все старались не смотреть, понимали, что если ничего не решится, эти двое вскорости умрут. На меня тоже старались не смотреть, а я не поднимала голову от тарелки, чувствовала себя без вины виноватой и не знала, что делать. Снег не прекращал сыпать, заполняя собой все пространство вокруг. Мы ждали. Стало сереть – близились сумерки. Настроение было соответствующее – нервное, мрачное, почти отчаянное.

Хи поднялся из-за стола и сказал:

– Всем быть готовыми. Как только сумерки настанут, будем выдвигаться. Я уверен в Лотте. Она поймает путь. Надо просто начинать двигаться. Хватит жалеть себя, нажалелись.

Вскоре все были готовы и одеты, бутерброды нарезаны, сани готовы, снегоступы лежали наверху.

Хи сказал:

– Выдвигаемся, идём в направлении на восток, почему – не знаю. Кто не согласен, аргументируйте.

Никто не стал возражать в этой ситуации, ведь только один человек смог взять какую-то ответственность на себя. Все выстроились в цепочку, как планировали, обвязались веревками, чтобы не потеряться в пурге и темноте, и пошли. Дошли до опушки леса, я остановилась и опять стала смотреть. Было почти темно, снег слепил глаза и налипал на ресницы. Начала вертеть головой и… вот оно: впереди вдаль выстроилась маленькая, чуть заметная в метели гирлянда из огоньков. Я замахала руками. Все радостно замахали в ответ, поняли. Хи обнял меня.

– Ты молодец, Лотта, идем.

Как будто мы уже пришли, как будто кто-то знал, сколько времени идти до Дерева и вообще – дойдем или.

Мы шли. Останавливались, прижимались друг к другу, сметали сугробы снега с головы и одежды, растирали руки и носы, чтобы не обморозиться, но шли, не видя даже человека, который стоял рядом, крепко держась за веревки. Я жутко устала, хотелось лечь и не двигаться, но

вспоминала, что надо, надо, должна.

«Спасибо Хи, он держит меня, а как остальные? – думала я. – Каково парням ещё и сани тащить, каково нежным девушкам, которые и на улицу зимой лишний раз не выходили?» Мы шли всё медленнее, но главное – шли. Время тянулось бесконечно, а вот силы были на исходе. Будет ли эта охота? Кажется, уже скоро утро, а мы всё идем, и останавливаться нельзя.

И все-таки мы дошли. Впереди показалось что-то невероятно огромное, уходящее в небо, насколько было видно в этом снежном кошмаре. Морана точно не хотела допустить нас к Дереву Мироздания и бросила и снег, и ветер, и мороз против нас. Но мы пришли. Это была первая победа.

Дерево было необъятным, с корявой корой, толстенными ветвями. Но оно как будто нам обрадовалось, ветер качал ветви, а мы смотрели – и казалось, что оно нас приветствует. Мы спрятались за стволом от ветра и вздохнули. Странно, но возле Дерева было теплее и почти не дуло, снег падал спокойно и не слепил глаза. На небе в просветах туч появилась огромная серебристая луна и с удивлением посмотрела на нас – кто эти букашки, что сгрудились возле великого Дерева, как посмели? Но Дерево опять шевельнуло ветвями, как будто говоря: они со мной, мои гости. У нас появилась надежда. Стали осматривать друг друга – не обморозился ли кто. Есения подошла к Собирателю грехов.

– Лотта, посмотри, он не открывает глаза и совсем белый. Он не умер?

Я с ужасом глядела на этого человека. Он был не просто белый, а синий. Неужели умер перед самым Деревом? Невероятно. Столько ждать, столько мучиться и умереть вот так, на пороге спасения. Меня объял ужас и отчаянье.

– Подожди, Лотта, не отчаивайся, – сказала Есения, стащила рукавицы с себя и Собирателя и стала тереть его руки.

– Есения, – ойкнула Клевенс, – к нему нельзя прикасаться, может быть беда.

– Все, Клевенс, беда уже могла произойти, он мог умереть, так что хуже не будет, – и она распахнула свою шубу, юркнула в шубу собирателя и обняла его.

– Мама говорила, что замерзших лучше всего отогревать человеческим теплом. Надо попробовать.

Я стояла, как громом пораженная: я боялась даже лишний раз пройти мимо него, так как не знала последствий соприкосновения с человеком, носящим в себе тайные и явные грехи множества людей, да и Клевенс сказала, что он неприкасаемый. А тут девчонка боялась не того, что беда от него исходит, а того, что беда может с ним случиться. Странно, но ничего ужасного не случилось, и минут через десять Собиратель открыл глаза и с удивлением посмотрел на прижавшуюся к нему девушку.

– Спасибо, ты храбрая, – приподнял руку с длинными костлявыми пальцами и поправил выбившуюся из-под шапки прядь волос Есении. – Я думал, что не доживу, так холодно внутри было. Ты отогрела меня.

Есения смутилась и быстро вскочила, застегнула свою и его шубу и серьезно сказала:

– Мама была права, человек может отогреть другого человека своим теплом. Я рада, что получилось.

Собиратель улыбнулся, я никогда не видела, как он улыбался. Действительно, чудеса начались.

Мы немного пришли в себя и стали как могли (кто словами, кто поглаживал по коре, Есения вообще прижалась щекой к коре) благодарить Дерево за то тепло, которое действительно шло от него, а Дерево качало ветвями.

Через некоторое время шум ветвей стал тревожным, и мы поняли, что время пошло и Охота приближается. Хи опять взял руководство в свои руки.

– Спокойно. Становимся по периметру ствола, берёмся за руки, прижимаемся к стволу, стоим с закрытыми глазами и не поднимаем голову. Может, останемся живы. Проблемы решаем по мере их поступления.

Шум, лай, визг, звук охотничьего рога приближались. Небо озарилось красными всполохами, и мы закрыли глаза и крепче вжались в ствол Дерева.

Я знала, будет очень страшно, но ужас превзошел все ожидания. Мы стояли с закрытыми глазами, а вокруг выло, ухало, стонало, бряцало железом, издавало какие-то непонятные звуки, воздух даже возле Дерева кружил так, что, казалось, оторвёт и бросит в снег. Я изо всех сил впилась в руку Хи, другая рука держалась за Фрости, и я чувствовала её панику, её ногти просто впивались мне в руку. Ужас прямо-таки первобытный охватил меня. Неужели это будет происходить еще долго? Вроде бы охотники несутся быстро, а кошмар никак не кончится.