Сказки гражданки Малковой
Шрифт:
— Ой, пусти, гад, пусти! — затрепыхалась в его ручичах Малкова, и от ее теплого мягкого тела, бившегося в его ладони морским прибоем, пришла в голову Веретенникова просветляющая мысль, что сейчас придушит он ее на хер, и это совсем будет уже другая сказочка. Кончатся хиханьки-хаханьки.
Выпустил он ее из своих рук с некоторой неохотой и процедил сквозь зубы: «Продолжай колоться, гнида!»
Малкова вытерла слезы, посмотрела на него, искоса, с какой-то недоброй мыслью, и продолжила дозволенные речи.
…Подъезжаем мы, значит, к этим гадам, гаишникам, от которых столько зла видали, что
Я так устала за день на ветру… Ведь только и глядишь, как бы мои ханыги не накушались, как бы стенку выложили по отвесу, да как бы не сперли чего. За честь фирмы боролась, короче. Вот в таких размышлениях и говорю ему мимо дум тяжких: «Опять ведь прицепятся с чем-нибудь… Будут про ихние законы рассказывать… Они ведь все нынче в законе, о-ох! Ладно, Мишка! Хорошо ты это придумал, валяй в объезд! Лишь бы эти рожи протокольные не видать. Глядишь, пять чириков сэкономим.»
И поехали мы за пять чириков в объезд. Въехали в лесок придорожный, потом тихие печальные поля по грунтовке проскочили. И вдруг начинаю я соображать, что вообще-то смеркается со всей силой, что уж лучше тех гадов терпеть, но все же на освещенной автостраде… Хотя какое-то странное безразличие на всех накатило, потому как мы уже в кладбищенские ворота въехали… Темнота кругом, и огоньки дальние маячат. Наверно, это вдалеке шоссе огоньками виднеется.
Гляжу, а на кладбище-то жизнь бьет ключом! Или это кто до сих пор с похоронами задержался — народу полно! Все кланяются друг другу сдержанно так. Знакомые, значит. Но ни венков, ни катафалка…
Спрашиваю Мишку: «Слушай, Миш! У меня с этой работой без выходных все в башке перепуталось. Седни чо? Родительская суббота или вообще Троица?»
— К…какая вам в жопу родительская суббота, Дарья Васильна! А тем паче, Троица! Нынче же октябрь-месяц закончился! Пятнадцать минут назад! Хеллоуин нынче!
Тут и каменщики мои заскулили как-то нехорошо, заворочались, заверещали, мол, писец им пришел на хер. Вот по-хорошему, по уму, давно им был нужен большой писец, всем! Достали, блин! Тычутся мне в плечо с заднего сидения и укоряют, что напиться не дала. Обо мне, представь, даже не думают, только о собственном пропое.
Правильно, кто обо мне подумал когда? Этим-то и помирать — только о собственной шкуре жалеть, а мне? Я как раз в банке тогда под мамкину коровукредит взяла. Сразу мысль страшная пронзила: как же мамка-то, в случае чего, потерю коровы переживет? Удавится или в колодец кинется?
Потом только ведь купила шубу китайскую собачью, ни разочка не надевала, а вот он — Хеллоуин! Да со мной вообще полная несправедливость получалась! Конечно, помирать каждому приходится, но почему именно так, как я это в американском кино про какой-то говнячий Хеллоуин видала? За что? Они там, в Америке, жили, с жиру бесились. Им даже быть прирезанными неизвестно кем необидно! Не зря жизнь прожили! А я… Ничего кроме ваших ханыжных рож не видала! Всю жизнь только мечтала, и не жи-и-ила вовсе-е-е…
Малкова зашлась в рыданиях, так ей стало себя жалко. Даже Веретенникову тоже стало
Малкова стряхнула его руку гордым поворотом плеч и, сверкнув набрякшими от слез глазенками, продолжила равнодушной скороговоркой.
…Смотрим мы на публику, шныряющую по кладбищу, а все чистенькие, покрашенные, в выходных костюмчиках. Обувь, правда, на всех неважнецкая. Хлипкая обувка для нашего октября. Да еще и белая к тому же… Жуть! Все на нашу машину поглядывают. Алчными взглядами.
Мишка вцепился в руль, аж, нос побелел! Но тихонько так по главной аллее съезжает все дальше, к кладбищенскому логу и задним воротам, куда раньше в мусорку венки бумажные и еловые свозили.
Алкаши мои визжат на заднем сидении, пальцами в окна тычут, внимание привлекают. В конце концов, я им ствол показала, чтоб заткнулись. Еще лучше! В машине сразу запахло, как в общественном сортире. Вот с какими кадрами работать приходится! Хорошо, что в УАЗике все сиденья из кожного заменителя.
Вдруг выходит представительный такой мужчина в черном двубортном бостоновом костюме и рукой нас тормозит. Я еще слова не сказала, как Мишка в каком-то забытьи выключил мотор и откинулся назад с остекленевшими глазами.
Народец этот, вслед за мужиком, стал подбираться поближе к нашей машине. Да уж. Погибнуть из-за пяти чириков с совершенно полным комплектом документов! С пройденным техосмотром и выкупленной лицензией! Мне стало так обидно, что когда этот дядечка придвинул к стеклу свою тронутую тлением личность, я заорала в раздражении: «Кто такой? Предъяви документы! Здесь поста ГАИ нет! Тормозить не положено, сука! Не видишь, на могилку едем, дедушку повидать! Дедушка тут у меня! Где-то… Убери лапы, говно!»
А этот товарищ все пытается в задраенных окнах машины щелку надыбать. А пальцы у него с вот такими зелеными когтищами!..
Тут внезапно господин Веретенников почувствовал жажду. Наливая по стакану водки себе и Малковой, он подумал про себя, что хрен с ними, с киосками в парковой зоне, раз из-за них такое вот наяву видеть надо было. Но вслух сказал рассудительно и патриотично: «Это же во всем американские гады ползучие виноваты! Это же они нашим сволочам о Хеллоуине рассказали! Вот не было же такого до их видиков окаянных! По крайней мере, в нашем Подтелковском районе…»
Малкова расправилась со стаканом молча, в два больших глотка, выдохнула, зажмурилась, занюхала рукавом и продолжила повествование.
…И зашипели они все на нас разом. Вернее, все на меня зашипели почему-то.
— Достала ты нас! — говорит мне за всех этот их предводитель. — Житья от тебя не стало! Какое тут спокойствие и благолепие? То на пригорке с районной прокуратурой водку жрешь и песни играешь, то с прилученскими ментами в ближней речке рыбу толовыми шашками глушишь! Думаешь, не видали, как ты местного попа чулками ажурными соблазняла, чтобы он подряд на покрытие маковки по неучтенной от Господа нашего наличке пропустил? Все про тебя, гадина, знаем! Щас кровь твою выпьем, саму, вместе с чулками, на клочки порвеми по закоулочкам пустим! И шакалов твоих подзаборных туда же!