Сказки и были Безлюдных пространств

Крапивин Владислав Петрович

Но главная-то наша задача была контроль за дорогами. Были дежурства на блокпостах, были подвижные патрули. И, по правде говоря, трудно было там понять, кто оказался в за­держанной машине: боевик или мирный торговец. Если с оружием — под арест и в город, были там особые пункты. Если без оружия — кати дальше и благодари Аллаха, что мы добрые. Только продукты и водку отбирали у всех поголовно. Как говорится, чтобы выжить… Так и выживал я там три ме­сяца.

А потом появился Птичка…

— Кто?

— Помнишь, Нитка, мультик про птиц и ящериц? Назы­вался, кажется, «Ноги, хвосты и крылья». Там один такой приблатненный орел воспитывает страуса, учит его летать. Пугает

гримасами, смеется: «Ха, птичка!»

И вот у этого типа была привычка. Если кто ему не нра­вится, он рожу скривит, сделает такой жест… ну, не буду по­казывать… и тоже: «Ха, птичка!» Так его и прозвали.

Знаешь, был он не дурак. Ну, если не интеллект, то ин­стинкты у него были развиты даже оч-чень. И чутье… И во мне он почуял такого… не вполне еще остервенелого внутри. Говорит: «Я, Студент, в детстве таких, как ты, за версту чуял. Они в пионерском лагере среди ночи по мамам плакали… Ха, птичка!» И пробовал меня учить жизни. Видать, опыт у него был. Не знаю, как там в детстве, а потом он, кажется, успел хлебнуть всякого. Судя по всему, и в зонах побывал… И тер­петь не мог очкастых «ботаников».

Но приставал он не часто. И не открыто, а так, под видом дружеских наставлений. Как бы делился жизненными навы­ками. «Ты меня, Студент, слушай и набирайся житейской эрудиции, пока ихний снайпер тебя не взял на мушку… Ха, птичка!»

И был он к тому же не трус. Наоборот. В бою такой не подведет. Может, потому что на свою жизнь он давно напле­вал, так же, как на чужие. Порой делался совсем как боевой товарищ. Так сказать, друг и брат. Один раз оглушило меня и царапнуло осколком, так он перевязал, дал глотнуть из фляжки. «Ничего, Студент, держись, еще не вечер…» Ну, прямо как в кино про Великую Отечественную…

Я тогда как-то затеплел, расслабился, даже разоткровен­ничался с ним. Ну, про жизнь вообще и про эту дурацкую войну, где непонятно, за что люди гробят друг друга. А он: «Ты, Студент, похож на дурачка из кружка народных инстру­ментов, которой пошел воевать против танка. Танк на него прет, а он по броне балалайкой… И вообще запомни: лучше сидеть внутри танка, а не брякать снаружи «Во поле бере­зонька стояла…». Ха, птичка!»

Больше я с ним разговоров не вел…

Были у него три дружка. Ну, не совсем дружки, а, скорее, подпевалы, но держались они друг друга крепко. И однажды пошли они в секрет на излучину горной тропы, в хитрое место под названием «Бейсболка». Это мы его так прозвали. Потому что тропа идет по круглому козырьку, который нави­сает над пропастью. Там иногда ходили связные и разведчи­ки. Не наши, а их. Не по тропе, разумеется, а поверху, среди скал. Не часто ходили, потому что место известное, они знали, что наши секреты бывают там регулярно.

Ну, секрет — дело такое. Протянули по траве и камням проволоку с гремучими жестянками, на тропу, сразу за пово­ротом, кинули кольца проволоки-колючки, сами — в кусты. И так на полсуток…

Но тут полсуток не получилось. Надо было заткнуть брешь в другом, более опасном месте, и наш майор говорит мне:

«Студент, сгоняй на Бейсболку, скажи, что я велел пере­браться к Бараньей Кости, там на перевале ждут гостей…»

Фамилия этого майора была красивая такая, «цветоч­ная» — Орхидеев. Хороший мужик, хотя и говорили, что странный немного. Мол, чересчур задумчивый. Неизвестно, почему его послали командовать полуротой, должность-то капитанская… Ну вот, сказал мне это Орхидеев, я говорю «есть, Андрей Данилыч» и пошел. Как говорится, «заместо радио». Потому что секрету полагалась рация, но с этим делом был бардак.

Вообще-то одному не положено ходить по таким местам, только людей у

нас совсем было мало… И ничего, добрался.

А там, Нитка, эти четверо не в укрытии сидят, а прямо на тропе, на козырьке, готовятся… к одному делу… Вот тут это и случилось.

— Что, Тём? — зябко сказала Нитка.

— Они поймали двух пацанов… Один лет тринадцати, а второй вроде Кея. Даже поменьше. И по виду совсем не горец, а светленький такой. Ну, совсем городской мальчик, который на лето приехал в деревню. Впрочем, такие там, среди местных, тоже встречаются… Связали Птичкины парни этих мальчишек, бросили к скале и совещаются.

Я говорю:

«Это кто?»

А Птичка мне:

«Это, Студент, те птенчики, что вчера запустили гранату в наш транспортер на повороте у Кассадара. Все приметы сходятся, особенно вот у этого, беленького. До чего симпа­тичный, прямо отличник. Ты, Студент, наверно таким же был, когда жил у мамы под крылышком… Ха, птичка!»

Мальчишки молчат, губы закусили и стреляют глазами. У младшего глаза мокрые… А двое Птичкиных дружков раз­матывают проволоку. Не простую, а колючую…

Теперь, Нитка, ты сожми зубы и слушай… даже если не­втерпеж. Потому что я должен про это наконец рассказать…

Зверства там было много. С той и с другой стороны. Много есть книжек и кино про войну, но там такое не пока­зывают. Все больше про геройство. А геройства на войне го­раздо меньше, чем зверства. По крайней мере, в наше время. Может, раньше и было какое-то благородство, а нынче… И с лазутчиками, со снайперами там не церемонились, если пой­мают… И если убьют сразу, это еще повезло бедняге. Многие считают, что просто убить — нету смысла. Это, мол, с каж­дым из нас может случиться в любой миг. А пойманный дол­жен расплатиться сполна… И вот придумал кто-то такой «ат­тракцион». Говорят, что онипридумали, да не все ли равно… Ты уж терпи, раз хочешь все знать… В человека сзади втыкают заостренную проволоку. Ну, как раньше на кол са­жали. Но кол, он толстый, а проволока проходит легко. Чело­век, говорят, сперва даже не кричит. Может, от шока… И вы­ходит эта проволока иногда изо рта, иногда откуда-нибудь из-под ключицы… Потом этот конец проволоки приматыва­ют к чему-нибудь наверху, к дереву, например, а другой конец спускают под обрыв… И толкают человека. И он едет по проволоке вниз. А чтобы ехал не очень быстро, к гладкой проволоке привязывают снизу другую, колючую, сколько хватит длины…

— Тём…

— Помолчи, Нитка. Я про это никому еще не говорил. А ты должна понять, почему я… там…

— Что?

— Тяжелые мужики едут вниз быстро даже по колючкам. А те, кто полегче… такие вот пацанята… Кстати, остряки-ин­теллектуалы назвали это «через тернии к звездам». Только звезды, мол, не вверху и даже не внизу, а из глаз… И вот Птичка с дружками разматывал проволоку…

— И ты… их…

— Всех четверых, веером. Из-под локтя… Автомат корот­кий такой, тяжелый, называется «Б-1». Буйносов, первая мо­дель, десантный вариант. Носят сбоку на ремне, как сумку. Можно одной рукой, от пояса… Но я же не сразу…

Я не сразу…

Я сперва им сказал:

«Ребята, Данилыч велел срочно двигать на Баранью Кость, затыкать дыру. А этих я, давайте, доставлю Данилычу, он разберется».

Птичка оскалился:

«Ха, за дурачков держишь? Данилыч сдаст их на фильтро-пункт или отпустит совсем. За недоказанностью. Он же чистоплюй, как ты… Если боишься глядеть, отвернись, а мы этих цыпляток — на шашлычок… — И говорит одному из своих: — Ну-ка, сними с них штаны, чтобы поточнее…

Нитка, я не сразу… Я им сказал с самой последней убеди­тельностью: