Сказки и истории
Шрифт:
Ну и еще были всякие разные полезные записки. Их писали на обрывках газет и просовывали в дверную щель - а что еще делать прикажете, когда приезжаешь в гости, а там никого нет дома (не знаю, где как, а в городе О. в семидесятые годы многие жили без телефонов). При помощи записок общались между собой жители коммунальных квартир, когда внутренний конфликт приходил в стадию бойкота; великий специалист по этому вопросу художник Илья Кабаков, а я только теоретически знаю, что так бывало: в нашей коммуналке переписка не велась. Записки передавли в больницу, вместе с гостинцами (и получали ответы в упаковке с опустошенными
Но мне по-прежнему милее всего записка родом из моего детства, линованная бумажка на кухонном столе, из которой явствует, что все отсутствующие просто ушли в кино, котлеты в холодильнике, яблоки в авоське за окном, чай в термосе, а смерти, получается, нет.
И не надо.
_______
* "Изысканный труп" - игра, придуманная, согласно свидетельствам очевидцев, в тусовке парижских сюрреалистов. Участники игры по очереди пишут на бумаге слова. Написав свое слово, игрок загибает бумагу так, чтобы его преемник не видел слов, написанных предшественниками. В финале бумагу разворачивают и читают всю фразу целиком.
Для того, чтобы получить на выходе не бред сивой кобылы, а внятное, хоть и неожиданное высказывание, игроки заранее оговаривают порядок слов в будущем предложении.
У сюрреалистов, как сообщают источники, за основу была взята конструкция: "Изысканный труп хлебнул молодого вина", т.е.: какой?
– кто (что)?
– что сделал?
– с каким?
– с кем (чем)?
У нас в школе была в чести иная конструкция: кто?
– с кем?
– где?
– когда?
– что делали?
– чем все закончилось? Оно и понятно: в отличие от сюрреалистов, мы интересовались не поэтической ценностью итоговой фразы, а возможностью написать смешные и нелепые гадости про одноклассников, учителей и известных актеров-певцов.
Про время
Летом, сразу после солнцеворота, когда день начинает убывать - чуть-чуть, совсем незаметно - я особенно остро ощущаю течение времени.
Длинный летний день для меня много короче самого короткого зимнего. Летний день едва вмещает в себя жалкие шесть часов; он скомкан, как носовой платок, который мочили водой и клали мне на переносицу, чтобы остановить кровотечение.
Давно. Очень давно.
Обостренное восприятие времени в летние дни - скверная привычка родом из детства. Говорят, для ребенка всякий день долог, особенно летний; дождаться вечера, или завтрашнего утра почти невозможно.
Наверное, да. Но у меня так не выходило. Тело мое уже тогда было непрочной. самодельной плотиной, которую изо дня в день в щепки размалывал мощный поток времени. Ночью, в темноте, удавалось как-то собрать обломки в кучку, скрепить наскоро, чтобы еще один день продержаться. Хоть как-то.
Потому и кровь хлестала из носа почти непрерывно, особенно в июле. Вместе с нею из меня выливалось время. Холодный, мокрый платок на переносице; часами лежать на диване, запрокинув голову, разглядывать трещинки на потолке, наблюдать, как
Но воля была не моя. Вернее, не только моя.
Кровь давно уж остановлена, раз и навсегда. Мокрый платок на переносице оказался чудодейственным средством. Время научилось течь сквозь меня, не задевая кровеносных сосудов. Но я вечно ощущаю его ток, всегда помню: у меня нет времени. Совсем нет.
Иногда, чтобы не портить совсем уж приятный летний день, вроде сегодняшнего, я позволяю себе думать, будто времени у меня почти нет. Но я знаю цену этому "почти".
На самом-то деле, времени, конечно, нет ни у кого, зато есть приятная привычка планировать свою жизнь так, словно мы бессмертны. Планы - ну, еще бы, они и у меня имеются в изобилии, а вот будущее никому не гарантировано, потому что времени у нас и для нас нет, совсем.
Если бы у меня было время, из него можно было бы соорудить отличную стену между собой и смертью, отгородиться от нее, на все замки запереться, спрятаться. А так - не выходит.
Некоторые счастливчики держат свою смерть в яйце, которое, как известно, находится в утке; другие отправляют ее в ссылку, во внутреннюю Сибирь какую-нибудь, а то и вовсе на необитаемом острове, в замке Иф запирают. А моя смерть всегда рядом, на расстоянии согнутой в локте руки. Стоит, держит наготове мокрый платок - на тот случай, если снова кровь носом.
Мне удалось настолько привыкнуть к ее постоянному присутствию, что порой я прошу ее сделать за меня кое-какие пустяковые дела. Сварить кофе, прогуляться до рынка за черешней, или записать несколько строк в блокнот.
Смерть с удовольствием выполняет мои поручения. Она лучше других знает: у меня нет времени на всякие пустяки. И вообще нет времени.
Про хворост
Когда топишь камин,
а кочерги в доме нет,
то и дело приходится выбирать из кучи хвороста
какую-нибудь удобную ветку,
чтобы с ее помощью
ворошить другие хворостины,
перемешивать, преворачивать, передвигать с места на место.
Тогда хворост в камине сгорает быстрее,
зато ветка, выбранная в качестве кочерги,
не попадает в топку очень долго,
Несколько дней,
а иногда и недель.
Ну, то есть, пока ей не найдется замена,
такая же, или лучше.
Очень знакомая ситуация, да?
Причем, в обоих случаях:
если считать горение "благом" для хвороста,
и если расценивать горение как "зло" для хвороста,
все равно знакомая ситуация.
Всегда нужен кто-то, чтобы помогать другим (таким же, как он сам)
сгореть побыстрее.
И пока он делает свое дело,
он свободен от повинности гореть (или лишен права гореть),
все равно.
Все равно, действительно.
Про кофе
Матушка моя употребляла этот напиток в нечеловеческих количествах, ссылаясь на пониженное давление. "Кофейными" у нас в доме считались двухсограммовые чашки, в отличие от "нормальных", т.е. полулитровых чайных. Я из семьи великанов, ага.