Сказки и легенды
Шрифт:
– Мы должны помешать Браме создать новых богов!
– сказал Шиву. Он лишит власти себя и нас, - не должно быть на земле совершенства! Тогда будет упразднено небо!
– Не должно!
– тихо подтвердил Вишну. И Шиву ласковым голосом обратился к Браме: - Как прекрасно последнее создание твоей творческой мысли! Поистине, оно превосходит все, что грезилось тебе до сих пор. Я полон восторга. Позволь же и мне одарить этих богов земли, этих созданных тобою людей! Позволь мне еще украсить их совершенство и наградить их таким даром, какого никто
– Твори!
Шиву улыбнулся злою улыбкой и подарил людям дар слова. Разверзлись молчавшие до сих пор уста, - и все мысли их полились по языку.
Минуту они с восторгом слушали друг друга. Через минуту заспорили.
К вечеру ненавидели, утром презирали друг друга. Мужчина рвал на себе волосы и в отчаянии кричал:
– Как она глупа! Как она глупа!
Женщина рыдала и затыкала уши:
– Как он груб!
Они кричали друг другу:
– Молчи! Молчи!
И, наконец, кинулись друг на друга со сжатыми кулаками, с глазами, горевшими ненавистью. Над ними звонко хохотали птицы. Презрительно улыбались звери.
Больше никому не приходило в голову любоваться, восторгаться ими.
Глупость больше не была скрыта - и фонтаном била из их уст.
Брама в ужасе глядел на них:
– Какие глупые мысли гнездятся в их головах! Зачем, зачем они показывают их наружу? Зачем, зачем они говорят?!
И Шиву, радостно улыбаясь, сказал Вишну:
– Теперь засни! Будь спокоен! Безумная затея Брамы разрушена навсегда! Нет совершенства на земле! Пусть говорят его люди!
И Вишну спокойно заснул.
Так дан был человеку дар слова, сделавший его самым несносным из животных.
СУД (Из мавританских легенд)
Утром, светлым и веселым, сидел халиф Махоммет в великолепном зале суда в Альгамбре, на резном троне из слоновой кости, окруженный евнухами, окруженный слугами. Сидел и смотрел. Утро было прекрасно.
На небе не было ни облачка, ни паутинки от облачка. Двор Львов был словно покрыт куполом из синей эмали. В окно глядела долина, изумрудная, с цветущими деревьями. И этот вид в окне казался картиной, вставленной в узорную раму.
– Как хорошо!
– сказал халиф.
– Как прекрасна жизнь. Введите тех, кто своими отвратительными поступками отравляег тихие радости жизни!
– Халиф!
– ответил главный евнух.
– Сегодня пред твоей мудростью и правосудием предстанет только один преступник!
– Введите его...
И Сефардина ввели. Он был босой, грязный, в рубище. Руки его были скручены веревками назад. Но Сефардин позабыл о веревках, когда его ввели во Двор Львов.
Ему показалось, что его уже казнили и что душа его уже перенеслась в рай Магомета. Пахло цветами.
Букеты брильянтов взлетали над фонтаном, покоившимся на десяти мраморных львах.
Направо, налево в арки были видны покои, устланные узорными коврами.
Разноцветные мозаичные стены кидали отблеск золотой,
– Падай на колени! Падай на колени!
– шептали стражи, толкая Сефардина.
– Ты стоишь перед халифом.
Сефардин упал на колени и зарыдал. Он еще был не в раю, - ему еще предстояли суд и казнь.
– Что сделал этот человек?
– спросил халиф, чувствуя, что в сердце его шевельнулось сожаленье.
Евнух, избранный, чтоб обвинять без страсти и без жалости, ответил:
– Он убил своего товарища.
– Как?
– разгневанный, воскликнул Махоммет.
– Ты лишил жизни себе подобного?! Из-за чего этот негодяй совершил величайшее из преступлений?
– По самому ничтожному поводу!
– отвечал евнух.
– Они подрались из-за куска сыра, который обронил кто-то и который они нашли на дороге.
– Из-за куска сыра! Правый аллах!
– всплеснул руками Махоммет.
– Это не совсем правда!
– пробормотал Сефардин.
– Это не был кусок сыра. Это была только корка от сыра. Ее не обронили, а бросили. В надежде, что найдет собака. А нашли люди.
– И люди погрызлись, как собаки!
– с презрением заметил евнух.
– Злей, чем собаки!
– добавил Сефардин.
– Замолчи, несчастный!
– крикнул вне себя от гнева Махоммет. Каждым словом ты туже затягиваешь петлю на своей глотке! Из-за корки сыра! Взгляни, презренный! Как жизнь прекрасна! Как жизнь прекрасна! И ты лишил его всего этого!
– Если бы я знал, что жизнь такова, - отвечал Сефардин, оглядываясь кругом, - я никогда и никого бы не лишил ее! Халиф! Говорит всякий, слушает - мудрец. Выслушай меня, халиф!
– Говори!
– приказал Махоммет, сдерживая свое негодование.
– Великий халиф! Жизнь здесь, на Священной горе, и жизнь там, в долине, откуда меня привели, - две жизни, халиф. Позволь мне задать тебе вопрос!
– Спроси.
– Видел ли ты когда-нибудь во сне корку хлеба?
– Корку хлеба?
– удивился халиф.
– Такого сна я не припомню!
– Ну, да! Корку хлеба! Вспомни хорошенько!
– продолжал, стоя на коленях Сефардин.
– Корку хлеба, которую кинули. Корку хлеба, облитую помоями. Покрытую плесенью, грязью. Корку хлеба, которую нюхала собака и не стала есть. И хотелось ли тебе съесть эту корку хлеба, халиф? Протягивал ли ты к ней руку, дрожащую от жадности? И просыпался ли ты в эту минуту, в ужасе, в отчаянии: корка, облитая помоями, корка, покрытая плесенью и грязью, - только снилась! Это было только во сне.
– Такого странного, такого низкого сна я еще не видел никогда! выкликнул халиф.
– Я вижу сны. Армии врагов, которые бегут перед моими всадниками. Охота в мрачных ущельях. Диких коз, которых я поражаю меткой, звенящей в воздухе стрелой. Иногда мне снится рай. Но такого странного сна я не видел никогда.