Сказки о рыбаках и рыбках
Шрифт:
«Прости», — мысленно сказал ей Валентин. Она смотрела умным крошечным глазком. Словно говорила: «Ничего, я для этого и есть на свете…»
Женька сунул к ладони нос, понимающе кивнул:
— А, это Юрика…
— Да… Держись за меня крепче, Женька.
Он тут же послушался, без вопросов. Обхватил Валентина за талию. Прочно…
Валентин аккуратно перевернул рыбку на ладони: «Раз…» — и подумал, что уйдет на все это дело минуты две…
— Два… три… четыре… пять…
Звенел воздух. Пекло солнце. Струилось тепло… Неужели скоро будет другое солнце? То, что
— …тридцать семь… тридцать восемь… тридцать девять…
На счете «сорок» с неба, как подбитая птица, упал Илюшка.
3
Он вломился в хрупкие стебли шагах в пяти от Валентина и Женьки. Прошло секунды три изумления и страха. Потом, конечно, бросились к Илюшке. А он уже поднимался. Раздвинул свои искореженные крылья, встал…
— Господи… Ты живой? — сказал Валентин.
Глаза у Илюшки были измученные, на щеках — полоски высохших слез. Он медленно, неуклюже сел на рваную алую ткань.
— Расшибся?
Он помотал головой. Валентин быстро присел рядом с ним.
— Почему ты вернулся?
Илюшка сказал еле слышно:
— Я вас искал… К тому дому подлетел, а там все уже не так… Полетел дальше, вас увидел… Вот… Я не знаю, куда мне еще…
— Илюшка, что случилось? Ну-ка, говори…
— Я от них улетел насовсем.
Говорят, человек излучает разные энергетические поля. Бывает вроде бы поле радости и поле горя, поле светлой печали и поле вдохновения. И так далее… Илюшка излучал безнадежность. Такую, что Женькина ревность шевельнулась было, но тут же угасла в этом разливе Илюшкиной тоски.
Валентин сказал опять:
— Что случилось-то?
Илюшка съежился, обнял коленки. Ткнулся в них лбом.
— Да я им ни за чем…
— С чего ты взял?
— Я не взял… Это правда… Сразу ясно сделалось. Потому что разговор такой…
— Какой разговор?
— Ну… такой. Человек на крыльях вернулся, а они: «Почему ты не вместе со всеми? Кто тебе разрешил летать? Где твоя одежда?.. А знаешь, сколько мы за нее заплатили!» А потом еще: «Почему про вас такие слухи?»
— Какие слухи?
— Ну… там уже разговоры. Будто мы… такие… С пришельцами, говорят, подружились, а это опасно… Я говорю: «Да неправда же это…» Только им уже все равно…
— «Им»… это твоим приемным отцу и матери?
— Да. Тете Лизе и дяде Андрею…
— Илюшка! Да они просто переволновались из-за тебя, поэтому и сердитые…
Он поднял на миг лицо — в глазах горькое понимание судьбы.
— Нет, неправда… Они причину искали. Потому что потом говорят… уже ласково так: «Знаешь что, Илюшенька, тебе придется еще пожить пока в интернате. Дело в том, что мы переезжаем в столицу, там неясно с квартирой. Когда все выяснится, мы дадим тебе знать… как только будет возможность…»
Вот так. И что тут скажешь? «Сволочи», — подумал Валентин о неизвестных тете Лизе и дяде Андрее… Он все еще сидел на корточках рядом с безнадежно скорчившимся Илюшкой. Женька стоял рядом. Чука-дымовой деликатно держался поодаль. Может, не хотел
Рыбку Валентин держал на ладони. Она слабо трепыхнулась, будто напоминала о себе. Но как сейчас уйдешь? Разве оставишь среди пустого поля мальчишку, раздавленного сиротством?
Забрать с собой? Да не нужен Илюшке Валентин. У него, у Илюшки, своя привязанность, своя любовь… к тем, кто его предал. И второе: разве Женька в своей ребячьей ревности позволит, чтобы он, Валентин, стал отцом еще кому-то? Не так-то легко выжечь мальчишеский эгоизм, взращенный в интернатской казарме…
Валентин беспомощно сказал:
— Вернемся, и я поговорю с ними. С… тетей Лизой и…
Илюшка опять вскинул голову.
— Зачем? Дело ведь не в них…
— А в ком?
— Во мне, — совсем по-взрослому объяснил Илюшка. — Я сам виноват. По-другому ведь и не могло кончиться. Просто я был счастливый дурак и ничего не понимал… Даже того, что я изменник…
— Почему? — со страхом спросил Валентин. Будто ему самому кто-то залез холодными пальцами в душу.
— Из-за тети Маши… — признался шепотом Илюшка. — Она в прошлом году со мной на улице познакомилась. А потом в интернат ходила. Все «Илюшенька» да «Илюшенька»… Потом спрашивает: «Пойдешь ко мне жить?» Я говорю: «Не знаю…» Она хорошая, только… Ну, я глупый был! К другим все богатые, красивые приезжают, на машинах, а она… в старом платье всегда, пожилая такая… А тут как раз эти появились — веселые, на «линкольне», с подарками. Раз, другой… «Ах, Илюша, как нам хочется, чтобы у нас был такой мальчик…» Ну, я и… вот…
— А… та? Тетя Маша? — вдруг подал голос Женька.
Илюшка ответил сразу. Он изливал свое покаяние, словно перед смертью.
— В то утро, когда все решалось, они, как нарочно, в одно время появились. Я на крыльце стоял, с него видно, потому что интернат на горке… С одной стороны калитка, а с другой — главные ворота. И вот эти к воротам подъехали, а тетя Маша от калитки идет. И две тропинки от крыльца, среди сирени… Мне бы налево побежать, к тете Маше, а я… туда… к ним… И еще думаю: лишь бы она не заметила… Потом, правда, совесть скребла маленько, но я себя успокоил: «Ей же, тете Маше-то, такой немолодой, со мной трудно было бы…» Да и не долго думал про это, потому что от радости все позабылось. Поверил, что у меня теперь дом свой… и родители… Только теперь понимаю, что так мне и надо…
— Ты же ни в чем не виноват, — вдруг сказал Женька. — Тебя просто обманули…
— А я обманул ее! Тетю Машу…
— Все ведь еще можно исправить, — нерешительно сказал Валентин. — Вернешься, встретишься с тетей Машей…
Илюшка глянул на него с тоскливым удивлением.
— Как же я встречусь? Если я ее предал…
— Ты не предал, а ошибся. Они тебя простит.
— Она-то простит. Я сам себя не прощу. Потому что я… Если бы эти от меня не отказались, я бы ведь и сейчас… жил бы такой радостный…