Сказки о воображаемых чудесах
Шрифт:
Она должна быть довольна. Раньше ей всегда было достаточно простого и священного акта похоти. Но все же чего-то ей не хватало. Из места, где кто-то понял ее истинную сущность, нужно было сразу нестись на четырех не связанных лапах. Но все же, к своему удивлению, она этого не сделала.
Нелегкая забери этого Олли. Он опозорил меня и напугал, но все равно меня не одолел. Посмотрим, будет ли он презирать меня в итоге.
Хотя «презирать» — это слишком сильно сказано, наверное: когда она вернулась на карнавал в одиночестве,
— Я просто хочу попросить прощения, если обидел тебя, Кошка, — сказал он вслух. — Я не хотел.
Слова ничего для нее не значили. Но мысль, что таилась за словами, была прозрачной, словно слеза: Я не хотел вызывать твой гнев, и мне не нужны враги. Я просто хочу, чтобы меня оставили наедине с моим сыном и моей скорбью.
Это чувство возмутило ее. Она оскалила зубы и едва не зашипела, прошла мимо него в трейлер, где девочки уже освободили для нее койку. Через несколько минут вошел сам Хинкльман. Он хотел воспользоваться негласным правом хозяина шоу и разделить с ней ложе, но она ударила его, оставив четыре длинных алых царапины на лице. А затем она с отвращением слушала, как он утешается с индианкой. Этот стареющий козел с пивным брюшком и смрадным дыханием… Отвратительный. Почему он так распален, в то время как единственный мужчина, который привлекает ее, этот Олли, так равнодушен?
Мужчины. Пропади они все пропадом. Так Олли хочет, чтобы его оставили в покое? Ну что ж, как-нибудь переживу.
И все же на следующий день, когда огни карнавала зажглись на закате, она сначала подошла к цветочному ларьку и взяла цветок; пожилая итальянка отдала его с улыбкой. Обитатели карнавала делились друг с другом, чем могли. Этот цветок был похож на женскую юбочку: весь гофрированный, в оборочках и складках. Казалось, раньше он был белым, а потом его окунули в краску, которая разлилась от кончиков лепестков по его венам в центр, и теперь он алел, словно кровь. Очень красивый. Кошка воткнула его в золотые волосы, а потом снова прошла по парку в своем красном платье и вышла к кабинке, к его кабинке, и встала там, глядя на него. Она снова пришла к нему, говорила себе Кошка, из любопытства. И она знала, что отчасти это была правда.
— Привет, Кошка, — поздоровался он с ней, не говоря ни слова и не смотря в ее сторону.
— Привет.
— Ты — единственная, с кем я могу говорить так.
— Ты — единственный, с кем я вообще могу говорить.
Наступила пауза. Потом он подумал очень, очень мягко:
— Да, да, понимаю. Мне не приходило в голову, но ведь правда одиночества может быть слишком много.
— Да нет, не сказала бы. Мне нравится бывать одной.
— И все же… Если ты захочешь поболтать, мне будет приятно поговорить с тобой.
Так, пожалуй, можно разузнать, сколько он на самом деле о ней знает. А что касается того другого, чего она хотела от него… она все еще изнывала от желания, но все же
Она разговаривала с ним при помощи разума так же небрежно, как если бы вела придворные беседы с вассалами. Так ты понимаешь мысли. Когда люди приходят к тебе и задают вопросы, ты всегда можешь найти ответы в их сознании?
Да. И еще многое из того, что они не хотели бы открывать. Иногда что-то очень прекрасное, иногда что-то очень уродливое. В его тоне ей слышалась тоска поэта. Из того, что он видел в людях, он хотел создать песню или сагу, нечто настолько великое, чтобы в нем содержалось все, что он услышал и узнал. Но ей не хотелось оказаться в его песне.
Она не могла спросить его, сколько ему известно о ней. Да и почему бы ему говорить ей правду? Он постоянно лгал.
— Получается, что какой бы тебе ни задали впрос, ты можешь ответить правильно? Каждый раз?
— Да.
— Зачем же ты так часто даешь неверные ответы?
— Чтобы они были довольны. Людям нравится побеждать. Я позволяю им выиграть, и тогда они приходят снова. Понимаешь? И снова пытаются.
Она развернулась и пошла прочь. За спиной она слышала его голос. Он зазывал клиентов: «Я могу угадать ваш возраст, ваш вес, вашу профессию! Испытайте мое умение, дамы и господа! Задайте мне любой вопрос. Посмотрим, смогу ли я ответить».
Кошка отошла на безопасное расстояние и лишь затем разрешила себе подумать: Он делает так, чтобы они приходили снова. Он делает так, чтобы я приходила снова.
А потом она подумала: Если я выиграю, может, это просто он позволит мне выиграть?
И еще она подумала: Кто он такой? Что он такое?
Однако страх несколько ослабел. Если она, прикоснувшись к его разуму, не узнала, кем он был, то вряд ли ему о ней ведомо больше.
Той ночью она снова возлегла с клиентом, но обнаружила, что ей противен и он сам, и то, что она с ним делала.
— Почему они тебе не платят? — рассерженно объявила ей Арбузики после того, как мужчина ушел. — Это же просто глупо. И нам ты жизнь не облегчаешь.
Она гневно уставилась на стриптизершу, но если бы она и правда исполняла священный акт за плату, то все равно не смогла бы ненавидеть себя больше. Ее не утешала даже мысль о том, что мужчина поплатится за свою дерзость рассудком.
На следующее утро она пришла к Олли в трейлер, где с ним жил его сын. Часами она сидела у них на кухне и молчаливо беседовала с Олли. А еще она приготовила им обоим на завтрак свежепойманную форель. Обычно завтраками занимался мальчик. Он же помогал отцу по вечерам в кабинке, разменивая клиентам купюры. Причина была проста: Прорицатель не мог делать это самостоятельно.
Олли был слепым.
— Слепым? Но… я не знала!
— Мало кто знает. Не рассказывай никому, ладно?