Сказки о воображаемых чудесах

Кинг Стивен

О своем рассказе Уоррен пишет:

«Когда я писала „Тигриную лувушку“, то была очень зла. Я и взялась-то за перо от отвращения: узнала, что пенис тигра использовался в качестве афродизиака. Мне стало интересно: что за люди стали бы убивать животное вроде тигра только чтобы лучше заниматься сексом. Я провела небольшое исследование и обнаружила, что афродизиаков существует огромное количество. Также я изучила повадки тигров, и именно тогда у меня родилась идея об охотнике. Мне хотелось показать сцену абсолютно варварскую, которая произошла бы в привилегированном обществе. А еще мне хотелось поговорить о женщинах, которые в подобном окружении воспринимаются как вещи».

Что-нибудь

получше смерти

Люси Сассекс

Насколько я могу судить, виной тому была смена часовых поясов, это занятное состояние фуги, когда тело проскочило сквозь время и пространство словно в семимильных сапогах, а протестующий дух — или душа — пытается его нагнать. А может, виной тому таблетки, что я принимала в полете. Или это из-за того, что я зависла между этапами своей жизни — или так мне казалось, а подсознание пыталось убедить меня в обратном. Как бы то ни было, я спала наяву, мне являлись галлюцинации, и реальное с ирреальным переплетались самым безумным образом. В конце концов это вообще перестало меня волновать: я просто плыла по течению.

Все началось в аэропорту Сиднея, у стойки регистрации на международные рейсы. Девушка-подросток, что стояла впереди меня, воскликнула:

— О боже правый! У меня что, галлюцинации?

Хорошо бы, дорогуша, подумала я. Всю предыдущую ночь я глаз не сомкнула, и нервы мои были на пределе. Тело двигалось на автомате, а разум метался в самых разных направлениях. В аэропортах с их кондиционерами и пресным сахариновым привкусом все кажется искусственным, а сегодня — так особенно. Мне пришлась по душе мысль, что нереальность здесь не кажущаяся, а настоящая.

Я проследила взглядом в направлении, куда указывал ее палец (ноготь был выкрашен в черный). Рядом с тележкой, заполненной бортовыми сумками, стояла группа из четырех человек. И та часть меня, которую я решила оставить в прошлом, ударила копытом о землю и сказала: «Ага! Рок-группа».

Проблема с работой агента музыкальных коллективов в том, что если долго заниматься этим делом, так долго, что оно уже перестает быть развлечением и ты не чувствуешь себя фанатом, то начинаешь на автомате раскладывать всех по рыночным нишам. Эта девушка, определенно, гот. С группой сложнее: татуировки, черная одежда, длинные волосы могут значить что угодно, от рокеров, которые играют на стадионах, до норвежского блэк-метала, с которыми возни много, а толку мало, а все из-за этой их раздражающей привычки сжигать церкви. Возможно, спид-метал, решила я, а девушка тем временем начала задыхаться от восторга. Да тут речь идет о целом культе, если говорить в экономическом смысле. Я могла довольно уверенно сказать, с какого они едут фестиваля, а может, и угадать их агента. Моя старая жизнь снова стала рыть землю лапой, жаждая поболтать на профессиональные темы про организацию фестиваля, оборудование, трнспорт. А еще было бы забавно шокировать девочку-гота: мне было больше сорока, а значит, по ее мнению, я уже одной ногой стояла в могиле, но все же я смогла бы одержать над ней верх.

Но я подавила это желание и продолжила кротко стоять в очереди. Ведь я находилась на пороге новой жизни, оставляла позади все легкомысленное, всю эту поп-культуру. Группа миновала стойку регистрации, а затем и охрану, безо всяких происшествий. Если готка и получила свои автографы, я этого не увидела, с головой погрузившись в мир дьюти-фри. Чем же еще порадовать серьезного мужчину, как не серьезным алкоголем? Я размяла ноги как следует побродив по коридорам (в следующий раз мне это удастся сделать аж в Чанги); в плеере играл диск с уроками немецкого. Я снова приметила готическую фанатку: она ждала рейса в Вануату,

где ее могильная бледность канет в прошлое. Назвали номер моего рейса, и вот я протягиваю посадочный талон стюарду. К очереди присоединилась команда в черном: опять та группа. Сжимают в руках аляповатые провинциальные сувениры. Не такие уж вы исчадия ада, как хотите казаться. Вот так всегда с металлистами: на поверку они оказываются милейшими и воспитанными людьми, не то что представители христианского рока.

Я так часто летаю самолетами, что процесс уже превратился для меня в рутину. Однако даже скука не спасла меня от мандража. По дороге я смотрела фильм, «Жизнь по Джейн Остин», и решила, что не верю ни единой реплике. Выделялся только Джимми Смитс в непривычном для себя амплуа примерного семьянина. Я что-то на автомате пожевала, еще раз переслушала диск, нырнула в электронную книжку, куда загрузила все, что нашла о Германии, — от путеводителя до сказок братьев Гримм. Стюарды раздали чашки с какао, начали приглушать свет. Снаружи было темно, словно мы проходили через бесконечный туннель. По-моему, времени было два ночи, и через несколько часов снова будет светло, и мы очутимся в аэропорту. Я приняла таблетку и просто на всякий случай запила ее остатками красного вина, оставшегося после ужина.

И проснулась, когда вокруг меня все спали, а мои нервы снова были натянуты, как струны. Ноги в моих «носках для полета» сводила судорога, и поэтому я прошлась по проходу. Приближаясь к заднему ряду (центральный проход), я ощутила, что за мной наблюдают. Мой взгляд остановился на массивной темной фигуре, с головы до ног замотанной в плед с логотипом авиакомпании; человек даже сделал подобие капюшона. Из-под этого навеса сияли огромные блестящие глаза. Рядом с наблюдателем располагались еще несколько человек, похожим образом обмотавшиеся одеялами и сбившиеся в кучку на узких сиденьях, словно зверьки в корзине. Я заметила выступающий крашеный ирокез. Та группа, подумалось мне.

И, естественно, мое дорожное платье зацепилось за выступающую конечность, завернутую в одеяло. Не знаю, что это было — локоть или колено: руки и ноги торчали во все стороны. Согнувшись, чтобы отцепить платье, я прошептала: «Простите», и вместе с ответным: «Нет, это вы меня извините», завязалась тихая беседа. Теснота салона самолета заставляет вести с самыми неожиданными людьми еще более неожиданные разговоры. Но тогда, когда я, нагнувшись, шептала слова в пространство между капюшоном и его ухом, и он отвечал мне с непонятным акцентом, это все казалось таким естественным и простым; вспоминая об этом сегодня, я даже думаю, что слишком простым.

Во сне или под воздействием таблеток события случаются очень быстро и безо всякой видимой связи. Мы словно переходим к самой сути, без ненужной светской болтовни — и тогда случилось именно так. Вскоре мы уже обсуждали личные вопросы на смеси английского и немецкого (я все еще изучала этот язык).

— Warum?

Почему что? Почему я путешествовала?

— Ein Mann, — я сказала правду, просто, чтобы избежать возможных приставаний.

— И что это за человек, ради которого вы летите через полмира?

— Ein Musik-mann.

Он издал мягкий смешок, словно резко выдохнул носом, и в этом звуке было больше иронии, чем веселья.

— Вы вряд ли его знаете. Играет классику и руководит небольшим ансамблем в Бременской музыкальной школе, — я произнесла это по-немецки, «брей-менской».

— Осел, — сказал он.

— Что, простите?

— Катц.

— Да, я Джейн Катц, — ответила я. Мы что, работали с ним, когда он играл в какой-то другой группе?

Он снова рассмеялся, но теперь казалось, что он просто доволен услышанным.