Сказки одной недели
Шрифт:
Жаворонок поднял подушку с пола и лег.
– Должно быть что-то еще, кроме этой мерзкой, внушающей ужас темноты, – сказал он, глядя в укрытый завесой мрака потолок.
– Больше ничего нет, – прошипел Крот.
Юноша зажал уши ладонями и отвернулся к стенке.
Бесконечная тьма и бесконечное время, словно канаты связали Жаворонка. Запах гнилого дерева и холодной земли, окружавшие его постоянно, убивали любое волшебство и надежду, даримые ему сном. Вчера, Завтра и Сегодня туго спелись, превратившись в тягучую черную реку, без дна и берегов. Даже семь светильников, изначально созданные противостоять тьме и хаосу, своим бессильным молчанием лишь помогали уничтожать и без того едва тлеющую надежду на свет. Вечность во тьме была поистине вечна.
Однажды ему приснился город с
Юноша проснулся в небывалом возбуждении. Сон был волшебным. Он быстро спрыгнул с кровати, подбежал к двери и поднял лежавший там, как и всегда, хлеб со стаканом воды. Услышав как зашевелился в своем логове Крот, юноша бросил в его сторону один из хлебцев и поспешил забраться на кровать.
– Что-то случится, – сказал юноша, откусывая хрустящую корку.
– Ничего не может случиться, – прошипел Крот, выползая на середину комнаты.
Прилипшие к его, загрубевшим, как камень, когтям комья земли лениво откалывались, рассыпаясь по полу черным бисером.
– Я видел волшебный сон. Я видел Отца. Он уже в пути. Тьма рассеется!
И вновь послышался стук падающих стульев.
– Ложь! Выдумка! Сны!
– Ты не видишь снов! – закричал юноша. – Ты не можешь ничего о них знать!
– Ложь! – рычал Крот, все ближе подбираясь к кровати.
– Ты слеп! – кричал юноша. – Поэтому ты так говоришь! Тебе никогда не увидеть света!
И в тот же миг кровать зашаталась. Крот яростно вгрызался в ножку кровати, стуча лапами по полу.
– Оставь меня! – в ужасе закричал юноша.
– Наше место во тьме, – прохрипел Крот и снова начал грызть ножку.
– Отец, почему ты меня бросил?! – прошептал юноша, прижимаясь к холодной стене.
В следующую секунду раздался треск и ножка кровати сломалась. Жаворонок закричал, отползая от края из-за которого уже показалась черная морда Крота. Тонкие усы, едва-едва различимые во тьме, дрожали от струящейся по ним ярости, источая во тьму переполняющую Крота ненависть и зависть.
– Все ложь, – шипел Крот, забираясь на кровать.
Простынь, словно последний оплот этой реальности, непослушно сминалась под тяжелым грязным телом. Одеяло, словно поверженный воин, медленно сползло на пол, испачканное в земле. И когда страх в душе Жаворонка уже поглотил надежду, и силы оставили его, раздался незнакомый этой комнате звук. Кто-то открывал дверь. Впервые в этой вечности замок в двери пришел в движение. Крот замер, повернувшись на незнакомый, а потому пугающий звук. На секунду все звуки исчезли и юноша услышал, как бешено колотится его сердце и сердце Крота. В следующий миг дверь открылась и в комнату вошел светящийся мягким светом силуэт.
– Отец… – чуть слышно прошептал юноша.
Из глаз его в тысячный раз за эту вечность во тьме потекли слезы. Но впервые это были слезы не отчаяния, а надежды.
Крот, медленно вдыхая незнакомые ему запахи, попятился назад, под кровать.
Фигура сделала несколько шагов и стала в центре комнаты.
– Отец… – снова прошептал Жаворонок и впервые в своей жизни неуверенно улыбнулся.
Тот, кого юноша называл Отцом поднял святящуюся во тьме руку.
– Свет! – прозвучал его громоподобный голос.
В то же мгновение во всех семи светильниках блеснул слабый, неуверенный, но все ярче разгорающийся огонь. И тьма содрогнулась. Впрочем, это уже была не та бесконечная, лишенная всякой надежды тьма. Теперь это был предрассветный сумрак, в глубинах которого уже зарождался первый день. Первый день первой недели после вечности, проведенной во мраке. И имя ему было – Понедельник.
ВТОРНИК
Прошло уже больше часа с того момента как Энике и Брусника проснулись в своих кроватках и, не заправив постели, выбежали на улицу. Напрасно
– Наверное, сегодня Пятница, – сказал Энике, жуя травинку.
Брусника, рассматривающая в этот момент перламутровую гусеницу, посмотрела на брата.
– Трава пахнет грибным дождем, – пояснил тот ей.
Брусника повернулась к пылающему голубому пламени цветущего цикория, закрыла глаза и глубоко вдохнула.
– А по-моему, похоже на радугу, – сказала она, повернувшись к брату. – Так пахнет Воскресенье.
– Да нет же, это Пятница!
– А вот и не Пятница!
В этот момент из травы выполз коричневый жук-носорог. Солнечные блики весело скользили по его сверкающему панцирю и большому острому рогу на лбу, благодаря которому он, собственно, и получил свое прозвище.
– Нет, нет. Вы оба ошиблись, – сказал он, и затем удивленно добавил. – Как можно путать дни? Они ведь такие разные!
Брат и сестра повернулись к жуку.
– А наша мама говорит, что все дни похожи друг на друга, – сказала Брусника.
– Это от того, что она давно уже не пила воду из родника и не лежала на траве, – ответил жук.
Он пошевелил лапками, будто проверяя все ли на месте, а затем медленно пополз по листьям подорожника. Энике и Брусника молча смотрели как он забавно раскачивается, поднимаясь вверх по зеленому стеблю. Забравшись на самый верхний лист он лег на его солнечную часть и замер.
– Но меня удивляет, что вы не узнали имя дня! – вновь обратился он к детям.
– Мы запутались, – признался Энике.
– Энике говорит, что трава пахнет грибным дождем, а мне кажется радугой, – вторила брату Брусника.
– Запомните: запахи обманчивы, – строго сказал жук. – Если вы сомневаетесь в них, пробуйте на вкус. Он всегда скажет правду. Верно я говорю?
Последняя фраза была адресована приземлившемуся неподалеку кузнечику. Тот, услышав вопрос жука, посмотрел на детей.