Сказки ПРО…
Шрифт:
– Мама, – пробормотала она, уже почти совсем засыпая, – ты не волнуйся, я обязательно наколдую тебе принца… на белом Мерседесе…
Ровно через неделю пошел дождь. Казалось, что злой великан взял огромный молоток и намертво прибил мрачные серые тучи над Лушиным городом.
Удивительно, но дождь не прекращался ни на минуточку вот уже пятый день. Он то лил, как из ведра,
В пятницу вечером Луша сидела на кухне у окна и смотрела на грустную мокрую улицу. За ее спиной мама быстро-быстро тарабанила по клавиатуре, а снаружи дождик наперегонки с мамой тарабанил по карнизу. Через полчаса упорного соревнования дождик выиграл. Мама потянулась, сладко зевнула и выключила компьютер.
– Ну, надо же, – вздохнула мама, взглянув в окно поверх Лушиной макушки, – ни единого просвета. Вот это погодка…
– Ага, – отозвалась Луша, расплющивая нос о стекло, – и так еще будет почти неделю.
– В смысле? – не поняла мама. – Ты, что, слышала прогноз?
– Не-а, – Луша пыталась рассмотреть, что происходит около соседнего подъезда, кажется, туда только что побежала какая-то собака бездомного вида, – колдунья сказала, что ее дождь будет идти двенадцать дней. Давай посчитаем.
Луша отлипла от окна и принялась загибать пальцы.
– Воскресенье, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница – это шесть. Шесть плюс шесть – двенадцать. Значит, еще шесть дней дождя осталось.
Луша опять прижалась к стеклу.
– Вы, что, в садике уже дальше десяти считаете? – невпопад спросила мама.
– Ага, – устало вздохнула Луша.
Воспоминания о садике испортили ей все удовольствие от созерцания дождливой улицы.
– Мама, а может быть, мне в выходные босиком по лужам побегать? – произнесла Луша, задумчиво водя пальцем по подоконнику.
– Вдруг удастся заболеть и взять больничный?
– Луша, ну, что ты такое говоришь?! – возмутилась мама. – Тебе очень сильно хочется заболеть?
– Не-а, – ответила Луша и, вздохнув, слезла с табуретки. – Мне просто очень сильно не хочется в садик.
Мама села на Лушину табуретку, а Лушу усадила к себе на колени и крепко-крепко обняла.
– У нас впереди еще целая суббота и целое воскресенье, по крайней мере, на два дня о садике можно забыть. Это во-первых. А во-вторых, неужели тебе в садике плохо? У вас такие хорошие воспитательницы…
– Да, – покорно кивнула Луша, – хорошие… Но, во-первых, Елена Игоревна ни минуты нам не дает посидеть спокойно. То рисовать заставляет, то считать, то лепить, то хороводы водить… Что я, маленькая, хороводы водить? А лепить я вообще не люблю: пластилин везде липнет и от платья не оттирается… А во-вторых, Дарья Васильевна на нас все время орет. Так орет, что Миша даже один раз описался, когда она орала, а он уже взрослый мальчик, почти мужчина, так его папа говорит, я сама слышала. Но Дарью Васильевну-то как раз понять можно. У нее возраст. И климат…
– Что?! – переспросила мама, отстраняя от себя Лушу. – Что у нее?!
Луша опять вздохнула и серьезно объяснила:
– Виталик слышал, что Елена Игоревна жаловалась Юлии Петровне, что Дарья Васильевна
Мама молча затряслась, сдерживая смех. Луша этого не заметила, потому что опять смотрела в окно.
– Как ты думаешь, мама, может быть, Дарье Васильевне нужно уехать жить в Африку? Там климат лучше…
Мама сдавленно хрюкнула в ответ, ссадила Лушу с колен и взялась мыть посуду, хотя в мойке было-то всего две тарелки и блюдце.
– А мне все равно, какой климат, – сказала Луша, следя за явно бездомной собакой, которая медленно трусила по тропинке мимо их подъезда, – я и дождик люблю. Но в садике в дождик неинтересно. Гулять можно только на террасе, лужи трогать нельзя, в песок играть нельзя, бегать нельзя, мячиком стучать нельзя… Когда все в жизни нельзя, это же очень скучно, мама, правда?
– Правда, – кивнула мама, вытирая тарелку, – но представь на минуточку, что стало бы с вашим садиком, если бы всем сразу все разрешили?
Луша пожала плечами и промолчала печально. Как это мама не понимает, что если всем сразу все разрешить, то всем сразу станет уж-жасно весело.
Иногда на выходные к ним приезжала бабушка Люся. То есть Люсей мама и Луша называли бабушку, когда ее не было рядом. А когда бабушка приезжала, обращаться к ней можно было только «Люсьена» и никак иначе.
Луше совсем не нравилось имя Люсьена, ей казалось, что так лучше было бы назвать собачку, а не бабушку. И еще Луше не нравилось, что мама почти всегда уходила куда-то, когда бабушка приезжала. Конечно, мама возвращалась часа через два, иногда через три, но выдержать три часа с бабушкой, это было как… почти как… как если бы Лушу заставляли бы три часа подряд полоскать горло самым горьким лекарством. Знаешь ведь, что надо, но все равно противно. Перед бабушкиным приездом полагалось навести Порядок. На весь пятничный вечер и субботнее утро мама и Луша облачались в тренировочные костюмы, передники, косынки и резиновые перчатки и терли, вытирали, оттирали, натирали до блеска все, до чего могли дотянуться. Тарелки в сушке нужно было непременно выстроить по размеру, шторы на окнах отдернуть симметрично, покрывала на кроватях расправить гладко, игрушки рассортировать по ящичкам. Потом можно было, тяжело дыша, повалиться на диван, взглянуть на часы, ойкнуть и броситься надевать парадную домашнюю одежду, подготовленную специально к бабушкиному визиту.
– Н-ну-с, – сказала бабушка, пальчик за пальчиком стягивая ажурные дымчато-серые перчатки, – как вы тут живете-можете, холостячки? Мама помогла бабушке снять коротенькую кожаную курточку с меховым воротником и осторожно повесила ее на плечики в шкаф.
– Хорошо живем, – бодро отрапортовала Луша, заглядываясь на ажурные перчатки, – а что такое «холостячки»?
– А вот замуж выйдешь, поймешь, – бабушка открыла шкаф, спрятала перчатки в карман курточки, сняла лакированные сапожки на высоком изящном каблучке и влезла в овчинные тапочки.