Сказки старого Вильнюса III
Шрифт:
В два пополудни Ирма еще не была морально готова гнать всех на улицу бранью и пинками, но уже оценивала такое развитие событий как вполне вероятное и даже желательное.
Морщась, она отхлебнула из щербатого стакана кислое сухое вино, вызывающее не опьянение, а изжогу, молча убрала со своего колена чужую влажную руку, встала и отправилась на коммунальную кухню – поставить чайник, а заодно выяснить, насколько успели осложниться отношения с новыми соседями. Судя по тому, что на холодильнике Стоговых появилась цепь, увенчанная новеньким амбарным замком, Ирме предстояла
Или, что более вероятно, затяжная холодная война.
Нет, ну надо же, какие жлобы, устало подумала Ирма. Если мы молодые, веселые и бухаем третий день под Нину Хаген, значит, непременно выхлебаем ваш вчерашний суп. Ночью, под покровом тьмы.
Впрочем, она не могла поручиться, что все гости, включая полдюжины подозрительных незнакомцев, которых поди еще выясни, кто, когда и зачем привел, готовы столь же высокомерно пренебречь чужим супом. И от этого сердилась на соседей еще больше.
Чувствовать себя виноватой Ирма не любила.
– Врубаешься, какие жлобы?
Ирма сперва удивилась – с чего это вдруг ее мысли стали озвучиватьтся мужским голосом, да еще и с раскатистым, грассирующим «р». Но потом, конечно, сообразила: мужской голос – черт бы с ним, но вряд ли мыслительный процесс протекает на таком большом расстоянии от головы. И обернулась.
Обладатель голоса был невелик ростом, зато отменно упитан. Округлое, как у плюшевого медвежонка, тело, упакованное в линялый растянутый свитер и новенькие фирменные джинсы, висевшие на нем мешком, венчала неожиданно красивая голова – мастерская лепка, благородный профиль, длинные миндалевидные глаза, нежный, почти девичий рот, искривленный сейчас в брезгливой усмешке. Копна черных спутанных волос явно принадлежала кому-то третьему – не плюшевому толстяку, не изнеженному патрицию, а разудалому бродяге цыганских кровей.
Тоже мне, красавчик, подумала Ирма и надменно вздернула бровь.
Какой нелепый, подумала Ирма, что он делает на моей кухне, какого черта?
Натуральный Карлсон, мало ли что не рыжий, подумала Ирма и невольно улыбнулась.
Все это не последовательно, а одновременно, по отдельности ее умозаключения ничего не стоили, зато их сумма была чем-то вроде правды о незнакомце.
– Ты откуда взялся? – спросила она.
– Из пизды, – с неуместной, ничем не оправданной грубостью рявкнул он. Тут же скорчил умильную рожицу и тоненьким детским голоском пояснил: – Из ма-а-а-мочкиной. – И, ослепительно улыбнувшись, заключил: – Живу я тут.
Карлсону положено жить на крыше, возмущенно подумала Ирма. А в соседней комнате, в коммуналке с общей кухней – перебор, я так не играю.
– Поверила, – обрадовался толстяк. – Расслабься, я не сосед. Стэндапа знаешь? Я с ним пришел. Сам не врубаюсь, зачем.
– Я тоже не врубаюсь, – сухо сказала Ирма.
Она попыталась вспомнить, был ли среди бывших одноклассников старых приятелей дальних родственников однокурсников друзей, которые заполонили их дом вчера ближе к ночи, кто-нибудь по прозвищу Стэндап, но толстяк не дал ей сосредоточиться.
– И вообще я с Мишкой
– С каким именно Мишкой? Их тут с утра трое было.
– С твоим мужем.
– Он не Мишка, он Митя, – Ирма понемногу начала сердиться.
– Ну, значит, следующий будет Мишка, – отмахнулся гость. – Или через одного… Слушай, я уже запутался в твоих мужьях. Сама потом разберешься. Ты еще не врубилась? Я – Келли.
И торжествующе умолк. Видимо предполагалось, что любой культурный человек в курсе, кто такой Келли, и сочтет за честь принимать его у себя дома. Но Ирма не принадлежала к числу адептов этого тайного знания, поэтому только плечами пожала. Дескать, ладно, считай, познакомились. И что дальше? Толстяк высокомерно молчал, выжидая, когда она наконец сообразит, кто он такой, и благоговейно припадет к его стопам.
Интересно, подумала Ирма, «Келли» – это имя или фамилия? И тут же устыдилась собственной наивности. Ясно же, просто погремуха. На самом деле этого Карлсона зовут, например, Коля. Ну или фамилия у него какая-нибудь созвучная. Сразу могла бы догадаться, ее тоже не родители Ирмой назвали, а одноклассники, переделав фамилию «Ермакова». Хорошее вышло имя, гораздо лучше, чем «Катя».
Толстяк устал ждать, когда она ему обрадуется, и перешел к делу.
– Соседи сейчас на работе? – спросил он. – Кухня наша? Я тут растворчик хочу замутить, ты же не против, да? С меня доза.
Это называется – приехали.
Наркотиков Ирма боялась как огня. То есть не столько самих наркотиков, сколько всего, что им сопутствует. Шприцы, нечистые комки ваты, стеклянные глаза, менты, ломки – все это могло мгновенно сделать ее вполне невинную игру в плохую… – ну, скажем так, не самую хорошую девочку – страшной, вымороченной, абсурдной реальностью. Так далеко Ирма заходить не собиралась.
– Я против, – твердо сказала она. А потом, к собственному удивлению ухватила толстого красавчика за шиворот и повела к выходу.
По длинному коммунальному коридору шествовали молча. Келли не сопротивлялся, и слава богу, в последний раз Ирма дралась с мальчишками в третьем классе и никаких иллюзий насчет собственных боевых качеств с тех пор не питала.
Только когда Ирма распахнула дверь, ведущую в гулкий, холодный, отделанный грязно-белым мрамором подъезд, толстяк лучезарно улыбнулся и сказал: – I think this is the beginning of a beautiful friendship.
От неожиданности Ирма расхохоталась и выпустила из рук растянутый ворот его свитера.
Не то чтобы она считала всех, смотревших «Касабланку», братьями по духу. И способность складно говорить по-английски никогда не казалась ей характерным признаком богочеловека, которому все простительно. Но так добродушно и остроумно шутить в наихудший для себя момент позорного изгнания из чужого дома – это действительно надо уметь.
Какой, однако, непростой кадр, подумала она. Как есть Карлсон.
«Непростой кадр» вежливо подождал, пока она досмеется. А потом сказал:
– Информацию принял к сведению. Раствор варить не будем. А выпить у тебя есть?