Сказки уличного фонаря
Шрифт:
— Я — эхо твоё, — поёт она и целует, целует трепетно в губы, заставляя молчать, и говорит, говорит, говорит. — Плоть от плоти. Ты помнишь время — сотни раз с тех пор Земля кружилась вокруг светила. Ты помнишь город — ожерелье прудов и парковые ковры. И ты, весело бегущий в детский сад, где зло поджидало тебя.
— Болезнь? — кричу я, вспоминая.
— Она залезла тебе в спинной мозг и связала тело.
— Я — калека, инвалид! — реву я сквозь ветер, ощущая прошлое.
— И мать, — продолжает она, — отказавшаяся лечить из страха смерти твоей.
— Пункция, — пролетает перед глазами слово.
— И ты, пишущий глазами…
—
— Да! — отвечает она. — Вспомни, что ты писал мне! — и говорит, говорит. –
Разбилось зеркало, осколки Поймали небо на полу. Наветы, слухи, склоки, толки Смешали вместе свет и мглу. И ты, прекрасная, смотрела На монохром пустой стены. Без отражения нет тела, Без света солнца нет луны.— Я помню, — вспоминаю я строки, и продолжаю сам. –
Ты помнишь, разве было это Чередованье дней, ночей, Зашитых в отраженье света Эмоций, жестов, лиц, страстей. Цветных одежд и глаз движенья В объятиях желанных тел. Любови вечной воздаренья Букетов мыслей, слов и дел. Крещенья, свадьбы, похороны, Цветы, расчёстки, простыня. И смех, и плач, и крики, стоны, Здесь только не было меня…— И меня, твоей жены и помощницы, прожившей с тобой годы земные, — прерывает Дева.
— Тебя звали… — вспоминаю я имя её.
— Не надо, — обрывает она. — Имени нет.
— Жена, — вспоминаю я образ женщины рядом и не нахожу сходства. — Ты изменилась! — восхищаюсь я. — Ты стала красивее, ты стала моложе, ты стала…
— Все становятся другими, — останавливает она мою лесть и показывает на поле, усеянное костями человеческими. — Все оживут, как мы…
И ветер принёс голос могучий, приказывающий:
— Я введу дух на вас, и вы оживёте. Обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживёте, и узнаете, что я — Господь!
И вот кости начали сближаться друг с другом.
И вот жилы, мышцы появились на них, и вот кожею покрылись.
— Сбываются пророчества, — поведала Дева и добавила. — Но духа ещё нет.
И тогда голос навеянный, изрёк:
— От четырёх ветров приди, дух, и дохни на них, и они оживут!
И словно свет вошёл в тела, и встали люди, наполненные духом на ноги свои.
И Дева в радости глаголет мне:
Теперь мы будем жить вечно, не ведая болезней, не зная голода, ибо мы возвратились в Эдем. Возьми лист у клёна, возьми перо у птицы и пиши, пиши, прославляя Создателя!
И я, счастливый, окутанный любовью обнимаю свою половину и вспоминаю в радости рифмы прошлых дней:
— Я в прошлое задвину шторы, Закрыв брезгливой наготы. РазбилосьВЫБОРЫ
Рыбкин почти всю ночь не спал, всё думал, за кого же он пойдёт голосовать на выборах в Думу. Коммунисты, элдэпээровцы, справедливороссы, — перебирал он партии в уме, — единороссы, праводелы, яблоковцы, — сравнивал их программы, примеривал на своей жизни. Что говорить, сорок лет вот прожил. Из них половина в той жизни, в советской стране при коммунистах, а вторую половину при так называемых демократах. Детство было счастливым, ничего плохого не скажешь, юность в девяностые весёлая пивная, зрелость в нулевые спокойная женатая. Так что, и незнай когда было лучше. Недавно, правда квартиру взял по эпотеке. При зарплате в двадцать тысяч пятнадцать каждый месяц отдавать нужно. Жена в школе учителем десятку зарабатывает. Коммунальные траты квартира-свет-газ-вода вместе с кабельным телевидением, телефоном и интернетом в пять тысяч каждый божий месяц вылезает. Так что на еду и одежду остаётся десять тысяч. И уж откладывать на Турцию-Египет не получается. Ну и ладно, лишь бы не голодать. Зато есть вот этот потолок над головой и любимая супруга под боком. А во второй комнате сопит четырёхлетняя дочка. Что ещё нужно для счастья!
Партии все обещают лучшей жизни, чем что сейчас есть. Но при всём раскладе, для лучшей жизни нужны деньги. С нефтью-то за сто долларов любая партия будет на коне. Но-о! Пошла Россия в четыре процента вэвэпэ, вперёд по стратегии две тысячи двадцать! Только с каждым годом тебя становится всё меньше, народа меньше, деревень меньше, нефти-газа-леса меньше. Вроде бы всё на мази, красиво — олимпиада, универсиада, чемпионат мира, а такое впечатление, стоит птица-тройка на месте в окружении хищников натовцев, трясётся и слушает, как бы на заокеанской Уолл-стрит кто-нибудь не чихнул и не заразил очередным финансовым кризисом.
Рыбкин так и не выбрал к утру, за кого же он проголосует. После завтрака собрался с дочкой и пошёл в школу на избирательный участок. Там в одном из классов за столиком с номером его дома симпатичная девушка взяла его паспорт, дала бюллетень и начала заполнять в своём журнале присутствие избирателя.
— Держи, доча, — передал Рыбкин бюллетень девочке. — Иди в свободную кабинку и жди меня. Я сейчас распишусь и иду.
Довольная девочка попрыгала в занавешенную синей тканью кабинку, там взяла авторучку, нарисовала рядом с медведем цветок, а сверху солнышко с лучиками, почеркала ещё на листе, вышла с гордым видом, столкнувшись с отцом и опустила бюллетень в урну.
— Эй, стой! — только успел сказать дочери Рыбкин. Но не успел остановить.
— Пап, я уже голосовала! — сказала радостно девочка и вышла из класса.
Когда они вышли из здания школы, Рыбкин сначала хотел отругать дочь за этот своевольный поступок, но дочь его опередила:
— Пап, я уже большая, что голосовала, уже взрослая?
Рыбкин обмяк и спросил:
— За кого ж ты проголосовала, а, взрослая моя?
— За медведя, ведь он сильный такой и добрый и Машу в сказке не обижает.