Сказки
Шрифт:
Шуба к уряднику. Это Розка все своим умом выделыват, мое дело сторонне; урядник ноги заподкидывал да бегом из нашей деревни. И долго к нам не заглядывал.
Городски полицейски уж знали мою шубу; коли в волчьей шубе по городу иду – не грабили.
Поросенок из пирога убежал
Тетка Торопыга попа Сиволдая в гости ждала. И вот заторопилась, по избе закрутилась, все дела за раз делат и никуды не поспеват! Хватила тетка поросенка, водой сполоснула да в пирог загнула. Поросенок приник, глазки
А поп зван есть пирог с поросенком.
Тетка Торопыга шшуку живу на латку положила, на шесток сунула. Взялась за пирог с поросенком, в печку посадила, а под руку друго печенье-варенье сунулось. Торопыга пирог из печки выхватила, в печку всяко друго понаставила. Пирог недопеченной да шшуку сыру на стол швырнула. У пирога тестяны корки чуть прихватило. Поросенок в пироге рылом в тесто ткнул и жив отсиделся.
Торопыга яйца перепечены по столу раскидала. Сама тетка Торопыга вьется, ног не слышит, рук не видит, вся кипит!
Поросенок из пирога рыло выставил и хрюкат шшуке:
– Шшука, нам уходить надо, а то поп Сиволдай придет, нас с тобой съест, – не посмотрит, что мы не печены, не варены.
Шшука в латке булькнулась:
– Как уйдем-то?
– За пирог, в коем я сижу, зубами уцепись, хвостом от стола отмахнись, по печеным яйцам прокатись да норови к печке.
Шшука так и сделала. За пирог зубами уцепилась, хвостом от стола отмахнулась, по печеным яйцам прокатилась да к печке.
Пирог на шесток шлепнулся, корки разошлись, поросенок коротенько визгнул, из пирога выскочил, да на улицу, да к речке и у куста притих.
А шшука у самого шестка от пирога отцепилась и в ушат с водой угодила, на само дно легла и ждет.
Торопыга пусты корки пироговы в печку сунула, – допекла.
Гости в избу. Поп Сиволдай ишшо в застолье не успел сесть, – пирог в обе руки тем краем, из которого поросенок убежал, повернул ко рту и возгласил:
– Во благовремении да с поросенком… – и потянул в себя жар из пирога.
Жаром поповско нутро обожгло. В нутре у попа заурчало, поп с перепугу едва слово выдохнул:
– Кума, я поросенка проглотил! Слышь – урчит.
Крутанулся Сиволдай по избе – да к речке, упал у куста и вопит:
– Облейте меня водой холодной, у меня в животе горячий поросенок!
Тетка Торопыга заместо того, чтобы воды из речки черпнуть, выташшила ушат с водой и чохнула на попа.
Шшука хвостом вильнула, в речку нырнула.
Поросенок это дело увидал, из-за куста выскочил и с визгом ускакал в сторону.
Поп закричал:
– Не ловите его, он уж съеден был!
Поп вызнялся, оглядел себя всего. После экого угошшенья он не то что не сыт, а даже отошшал весь.
Угольно железо
Запонадобилось жоне моей уголье, и чтобы не покупное, а своежженое. Я было попытал словом оттолкнуться:
– Не робята у нас, хватит с нас, робята будут – сами добудут.
Баба взъершилась. И на всяки лады, на всяки манеры меня изругала.
– Семеро
Я от жониной ругани подальше. Из избы выбрался, сел за угол. Как подумал о работе, так и устал. Отдохнул. Про работу вспомнил – опять устал. Так до полден от несделанной работы отдыхал.
Время обеденно, жона меня сыскала:
– Старик, уголье нажег уже?
– Нажгу ужо!
После обеда соснуть не пришлось – прогнала баба на работу. Только я угнездился для спанья – старуха кричит:
– Старик, уголье нажег уже?
– Нажгу ужо!
За подходяшшим матерьялом надо в лес иттить, а мне неохота; я осиннику наломал, – тут под рукой рос, – кучу наклал, зажег. Горит, чернет, а не краснет. Како тако дело? Водой плеснул – созвенело, в руки взял – железо. В руки взял: весом – деревянно уголье, а крепостью – всамделишно железо. Я из осинника всяких штук хозяйственных настрогал: и самоварну трубу, и кочергу, и вьюшки, заслонки, и чугунки, и ведра, лопату – ну, всяку полезность обжег, жоне принес, думал – будет сыта, а жона обновки угольно-железны заперебирала, языком залопотала:
– Поди скорей, старик, нажги, принеси: ухваты, шшипцы, грабли да вилы, железной поднос, на крышу узорной обнос, сковородки, листы, да гвоздей не забудь, новы скобы к избенным да к банным дверям, да флюгарку с трешшоткой, обручи на ушат, рукомойник, лоханку, пуговицы к сарафану, пряжки к кафтану. Я отдохну, снова придумывать начну. Иди, жги, поворачивайся!
Я свернулся поскорей, пока баба не надумала чего несуразного. Наделал все по бабьему говоренью, нажег, к избе приволок, все очень железно и очень деревянно!
Кабы тешшина деревня была на этом берегу, ушел бы, там чаю напился бы, блинов, пирогов, колобов наелся бы. Тешша за рекой живет. Придумал мост через реку построить, к тешше в гости ходить.
Обжег большушшую осину, толстушшую дубину со столб ростом. А этот столб в берег вбил, начало мосту сделал. Сидел около, соображаю: какой меры да какого вида штуки для моста обжигать?
Вдруг инженер царской налетел на меня, криком пыль поднял
– По какому полному праву зачал мост строить, ковды я инженер казенной царской, а плана не составил и задатка не пропил? Перестать строить и столб убрать!
Я ему, инженеру казенному царскому, и говорю:
– Не туго запряжено, можно и вобратно повернуть, а столб дергать мне неохота.
Столб-то хошь и из осины, да железной, ево не срубишь, нижной конец в земле корни пустил, его не выдернешь. Бились-бились – отступились.
Весной столб Уйму спас.
Вот как дело было. Вода заподымалась, берег заподмывала. Гляжу – дело опасно. Я Уйму веревкой обхватил, к столбу прихватил, привязал накрепко. Наша Уйма была вся в куче, – дом возле дому, все в тесноте. Водой подмыло Уйму и с места сдернуло! Веревка в море не пустила, на месте удержала, Уйма в ряд вытянулась да так и до сего дня стоит. Не веришь – сходи проверь. Пока с одного конца до другого пойдешь, не раз есть захошь.