Сказки
Шрифт:
Глава девятая, в которой Джельсомино поет сначала в подвале, а потом в гостях у директора городского театра
Джельсомино, как вы помните, заснул в погребе прямо на куче угля. По правде говоря, постель эта была не слишком удобной, но когда люди молоды, они не обращают внимания на неудобства. И хотя острые куски угля впивались ему в ребра, это не помешало Джельсомино крепко спать и видеть сны один лучше другого.
Во сне Джельсомино принялся напевать. У некоторых людей бывает привычка во сне разговаривать. У Джельсомино была привычка
Как бы там ни было, своим пением во сне Джельсомино перебудил полгорода.
Из окон стали высовываться возмущенные горожане:
— Куда смотрит полиция? Неужели никто не может заставить замолчать этого пьянчугу?
Полицейские между тем обшарили все улицы, но так и не нашли никого.
Тем временем проснулся и директор городского театра, который жил на другом конце города, километрах в десяти от подвала, где спал Джельсомино.
— Какой необыкновенный голос! — воскликнул он. — Вот это настоящий тенор! Интересно, откуда он взялся? Ах, если б мне удалось заполучить его, мой театр ломился бы от публики! Этот человек мог бы спасти меня!
Надо сказать, что театр в этом городе переживал тяжелые времена и был накануне полного краха. Певцов в Стране Лгунов было не так уж много, и все они считали, что петь нужно как можно хуже. И вот почему: когда они пели хорошо, публика кричала: «Убирайся вон! Хватит выть!» А если они пели плохо, публика приходила в восторг и восклицала: «Браво! Брависсимо! Бис!» И певцы, разумеется, старались петь как можно хуже, лишь бы услышать восторженные возгласы и аплодисменты публики.
Директор театра поспешно оделся, вышел на улицу и направился к центру города, откуда, как ему показалось, доносился голос. Однако ему пришлось порядком помучиться, прежде чем он добрался до цели.
— По-моему, он поет в этом доме, — говорил он. — Готов поклясться, что голос доносится вон из того окошка наверху…
Часа два носился директор театра по городу в поисках необыкновенного певца. Наконец, полумертвый от усталости, уже готовый отказаться от дальнейших поисков, он набрел на подвал, в котором спал Джельсомино. Можете себе представить, как он удивился, когда при слабом свете своей зажигалки увидел, что обладатель необыкновенного голоса — паренек, спящий на куче угля.
«Если он во сне поет так хорошо, что же будет, когда он проснется? — подумал директор театра, потирая руки. — По всему видно, этот парень и не подозревает, что его горло — это настоящие золотые россыпи. Я стану при них единственным рудокопом и составлю себе состояние, не ударив пальцем о палец».
Он разбудил Джельсомино и представился:
— Меня зовут маэстро Домисоль. Чтобы разыскать тебя, я прошел пешком десять километров. Завтра же вечером ты непременно должен петь в моем театре! А теперь вставай и пойдем ко мне домой репетировать.
Джельсомино пытался было отказаться. Он твердил,
Между тем голос Джельсомино тоже решил не теряться: «Смелее! Разве ты забыл, что хочешь стать певцом? Соглашайся! Может быть, это принесет тебе счастье».
Маэстро Домисоль положил конец разговорам, решительно взял Джельсомино за руку и силой потащил его за собой. Он привел его к себе домой, сел за пианино, взял несколько аккордов и приказал:
— Пой!
— Может быть, лучше открыть окна? — робко предложил Джельсомино.
— Нет, нет, я не хочу тревожить соседей.
— А что петь?
— Что хочешь… Какую-нибудь песенку… Ну хотя бы из тех, что поют у тебя в деревне…
Джельсомино начал петь свою любимую песенку, которую так часто пел дома. Он старался петь как можно тише и не сводил глаз с оконных стекол. Те звенели и каждую секунду готовы были вылететь.
Стекла уцелели, но в начале второго куплета разбилась люстра, и в комнате стало темно.
— Прекрасно! — воскликнул маэстро Домисоль, зажигая свечу. — Великолепно! Чудесно! Вот уже тридцать лет, как в этой комнате поют тенора, и никому из них еще ни разу не удавалось разбить даже кофейной чашечки!
В конце третьего куплета случилось то, чего так опасался Джельсомино, — оконные стекла разделили участь люстры. Маэстро Домисоль вскочил из-за пианино и бросился обнимать Джельсомино.
— Мой мальчик! — кричал он, чуть не плача от восторга. — Я вижу, что не ошибся! Ты будешь самым великим певцом всех времен! Толпы поклонников будут отвинчивать колеса твоего автомобиля, чтобы носить тебя на руках!
— Но у меня нет автомобиля, — заметил Джельсомино.
— У тебя их будет десять, сто! У тебя будет свой особый автомобиль для каждого дня в году! Благодари судьбу за то, что тебе довелось встретить маэстро Домисоля! А теперь спой-ка мне еще что-нибудь.
Джельсомино заволновался. Еще бы — впервые в жизни он слышал, что кому-то нравится его пение. Не в его привычках было задирать нос, но ведь похвала каждому приятна. Он спел еще одну песню и на этот раз дал своему голосу чуть побольше свободы, совсем чуточку, да и то ненадолго. Но натворил он таких бед, что всем показалось, будто наступил конец света.
В соседних домах одно за другим повылетали все стекла. Люди испуганно выглядывали из окон и кричали:
— Землетрясение! Караул! На помощь! Спасайся кто может!
С пронзительным воем помчались пожарные машины. Улицы запрудили толпы людей, устремившихся за город. Многие несли на руках плачущих ребятишек и толкали перед собой тележки, груженные домашним скарбом.
Маэстро Домисоль был вне себя от радости.
— Грандиозно! Изумительно! Невиданно!
Он расцеловал Джельсомино, обвязал ему горло теплым шарфом, чтобы уберечь от сквозняков, потом усадил за стол и угостил таким обедом, которым можно было бы накормить целый десяток безработных.