Сказочник
Шрифт:
Все же они успели – задыхаясь, выскочить за пределы первого кольца стен. Храм таял, но на его месте, в прорехах материи, уже просвечивали очертания того, настоящего Храма Великого Дракона.
Глава 10. Узник и жрец
Даже самые грязные, самые черные ругательства, известные Шеверту, казались невинными цветочками по сравнению с тем, что он чувствовал в отношении Андоли.
Горечь поражения, разбитые надежды, обратившиеся в пыль мечты о новом, свободном Эртинойсе,
«Боги, почему я не умер еще там? Почему мне не дали уйти к Покровителям?» – кэльчу казалось, что так он думает. На самом же деле он выл, рыдал, выкрикивая почти бессвязные слова. И бился бы головой о стену – если бы не слишком короткая цепочка, прочно соединившая его с ввинченной в пол бронзовой ножкой кровати.
Шеверт искренне верил, что лучше его сердцу было бы разорваться там, на полу проклятой спальни, чем продолжать, судорожно сжимаясь, гнать кровь по сосудам. Потому что – Покровители! – что может быть ужаснее, чем вновь попасть к серкт? Без оружия и без надежды на спасение?
… Потом безумие отступило. Осталась глухая тоска, усталость да ледяная, расчетливая ненависть к бескрылой элеане.
Выходит, девчонка все задумала еще раньше? А если знала, что Царицу нельзя убить, почему не предупредила?
И Шеверт, вконец сломленный и обессиленный, заплакал.
Он рыдал, размазывая по щекам слезы. Оплакивая свои погибшие мечты и тех, кто погиб ради этих сладких грез. Проклиная не столько Андоли, сколько собственную доверчивость. Шеверт плакал от страха, ведь на самом деле даже отважные воины чего-нибудь да боятся, а он, Шеверт, был всего лишь маленьким кэльчу, который любил сочинять сказки и который чудом вырвался из рук черных жрецов серкт… Вырвался – чтобы вновь оказаться в плену.
Потом, когда не осталось и слез, Шеверт без сил упал рядом с кроватью и заснул… А проснулся оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. И этот кто-то – кровь толчком отлила от сердца – был облачен в черный бархат.
Жрец!
… Он был так близко, что Шеверт ощутил исходящий от врага запах – сложная смесь едкого дыма, кровавой горечи и розового масла… Близко… И можно было рассмотреть и гладко выбритый бледно-золотистый подбородок, и упрямо сжатые губы, и даже тонкую черную прядь, клинышком упавшую на щеку.
А его руки?
Шеверту привиделось, как эти тонкие, изящные пальцы уверенно сжимают ланцет – и тянутся, тянутся к его, Шеверта, сонной артерии.
«А теперь произведем измерение количества крови в предложенном образце.»
Сознание помутилось. Покровители! Чей же это вопль? Как будто сотня раскаленных гвоздей засела в груди, не вдохнуть и не выдохнуть…
Он дернулся изо всех сил, при этом пнув серкт в затянутую черным бархатом грудь. Едва ли соображая, что делает, рванулся прочь – и забился в угол. Стуча зубами, он с ужасом взирал на медленно, очень медленно поднимающуюся фигуру…
– Ты ведешь себя очень невежливо, – как сквозь одеяло, донесся голос серкт. Говорил жрец на Общем, причем недурственно.
Шеверт незаметно подергал цепочку – но с таким же успехом он мог пробивать головой стену – «Помогите, Покровители Эртинойса… Помогите хотя бы не сойти с ума! Или… или наоборот – лучше не помнить себя, чтобы не помнить ничего».
– Невежливо по отношению к тому, кто отвел от тебя карающую длань Царицы, – недовольно закончил серкт и стряхнул за спину капюшон.
– Посмотри на меня, карлик, и не бойся. Я не буду делать с тобой ничего дурного.
«Карлик», – повторил про себя Шеверт, – «я для него карлик… но ведь он прав?»
Жрец оказался молодым и бледнокожим. Черные, как омуты, глаза смотрели внимательно и незлобливо. Наверное, и в самом деле у него на уме не было ничего плохого…
«Ох, ну конечно! Разве можно верить жрецу серкт? Разве можно верить хоть кому-нибудь, принадлежащему этому проклятому народу? Сейчас он спокоен и миролюбив, а через час воткнет тебе в спину нож и не поморщится. Ни капельки… »
Жрец, словно ощутив мысли и страх Шеверта, нетерпеливо передернул плечами.
– Не бойся меня, – быстро повторил он, – но… у меня не так уж и много времени.
– Что тебе нужно? – сипло мяукнул из своего угла Шеверт, напряженно следя за приближающимся жрецом.
Тот шел, как рысь – мягко, неслышно. Для полного сходства только ушей с кисточками не хватало.
– Мне нужно, чтобы ты пошел со мной сейчас, – ухмыльнулся серкт, – но прежде я хочу услышать ответ на один вопрос.
Кэльчу моргнул при виде мятго куска пергамента, на которой неверной рукой, словно писал ребенок, было нацарапана фраза на старом наречии кэльчу.
– Можешь сказать, что здесь написано?
Шеверт отчаянно замотал головой, одновременно втягивая ее в плечи. Ему показалось, что серкт сейчас начнет его бить – жалкого и забившегося в угол зверька.
И в то же самое время кто-то сильный и мужественный насмехался над Шеветом – ах, кэльчу, кэльчу. Не много нужно было, чтобы тебя сломить! Тебя и пальцем еще не тронули,а ты уже сдался… Разве должно так поступать?
– А ты лжешь, карлик. В твоем мешке я нашел книгу, и то, что было написано там, очень сильно напоминало мне эти письмена.
От страшных черных глаз было невозможно ничего утаить, и кэльчу сдался.
– Я… я не знаю… тут… – он бросил осторожный взгляд на каракули, – здесь чепуха какая-то…
– Что такое «чепуха»? – холодно поинтересовался серкт.
Видимо, его Общий был не настолько идеален.
– Бессмыслица, – уточнил Шеверт, – непонятно, для чего это и почему.
– Хорошо. И все же я по-прежнему хочу знать, что именно здесь написано.
– Путь к Вратам откроет тот, кто ключ с собою принесет, – кэльчу сжался в комочек, ожидая жреческого гнева.