Сказочные повести. Выпуск десятый
Шрифт:
Нет и нет, конечно же нет! Сейчас всё узнаете.
Аллу Павловну, как вы помните, мы оставили в аптеке. Сперва она сидела на столе возле аптечных весов, мирно беседуя с провизором. Поставив перед ней коробку с витаминным драже, Бахтерев-Разумовский говорил:
— Почему же вы сразу не сказали мне, в чём дело? Я бы вам тут же дал аспирин! Я ведь достаточно старый человек, чтобы не верить в сказки.
Кушайте драже!
Потом Бахтерев-Разумовский сдал дежурство и, бережно держа Аллу Павловну, пошёл в кафе «Красный мак».
Это кафе было теперь не узнать: всюду
В кафе на стульях болтали ногами несколько ребят с мамами и папами. Ну, мамы и папы, те, конечно, ногами не болтали. Посадив Аллу Павловну на свободное место, провизор сел рядом и протёр очки.
— Что для вас? — вежливо осведомилась официантка.
— Для меня — кофе чёрное, с лимоном… И сосиски! — сказал Бахтерев-Разумовский. — А для неё, — показал пальцем на куклу, — глазунью из трех яиц.
— Для кого?!
— Для неё. А что?
— Нет, ничего, — сказала официантка, покосилась на провизора и смахнула салфеткой пыль с чистого столика.
Она ещё раз выглянула из кухни и поглядела на странную пару.
Старый провизор, перегнувшись через столик, тихо говорил кукле:
— При ангине самое лучшее средство — кукарекуин. Собирают на заре крики петухов и потом полощут этим горло…
Из кухни выплыла официантка с подносом. Она поставила перед чудаковатым стариком кофе и сосиски, а перед куклой, хихикнув, — шипящую глазунью.
Вот тут-то всё и произошло: из рук официантки с грохотом упал пустой поднос, папы и мамы, потрясённые, поднялись со своих мест, а на стуле сидела увеличившаяся в десять раз управдомша..
— Значит, Тата выздоровела! — воскликнула она и весело принялась за яичницу из трёх яиц.
20
С Петром Петровичем было так. Он лежал в коробке, когда в игрушечный магазин впорхнула какая-то толстенькая покупательница.
— Покажите мне вон те «фокусы»! — сказала она.
Продавщица положила на прилавок коробку с надписью «Фокусы» и открыла крышку. Сверху лежало объяснение. Толстушка недоверчиво прочла вслух: «При производстве фокусов, предусмотренных настоящей игрой, следует большим и безымянным пальцами взять волшебную палочку и сказать: „Тоби-Лоби-Кукунор“».
Снисходительно улыбнувшись, покупательница взяла волшебную палочку, взмахнула ею и сказала:
— Тоби-Лоби-Кукунор!
В то же мгновенье на полке с игрушками раздался страшный треск. Лопнула какая-то коробка, с одной стороны показались ноги, с другой — колпак…
Продавщица кинулась в сторону, рыжая кассирша подскочила, как ужаленная, а толстушка попятилась к двери. Перед ними слезал с полки какой-то повар в колпаке, в полный человеческий рост.
— Виноват! — сказал он и, степенно откашлявшись, выбежал из магазина.
Толстушка проводила его глазами, помолчала и сказала:
—
Что касается Валентины, — она долго валялась на столе начальника милиции. Он показывал её всем, и все смеялись. Потом она пошла по другим столам, и там тоже смеялись. Но Валентина стойко держалась куклой, молчала и ни разу не сказала «неправда», хотя про неё выдумывали чепуху. В результате всей этой истории старшина Карасёв получил путёвку в дом отдыха на две недели — подлечить нервы. А куклу ему приказали вернуть владельцу.
Когда мотоцикл с бравым старшиной подлетел к подъезду Кракса, там, томясь в ожидании, ходила Татина мама. Подозрительно покосившись на неё, старшина с куклой в руке позвонил в дверь.
— Профессора нет, — нервно сказала Галина Ивановна. — Я сама его жду.
Карасёв ничего не ответил, мрачно отодвинул сапогом валявшуюся у водосточной трубы кукольную красную туфельку и постучал кулаком в дверь. Из деликатности Татина мама отошла и отвернулась. И хорошо, что отвернулась! А то бы она решила, что сошла с ума.
Старшина отступил на тротуар и посмотрел на окно Кракса. Убедившись, что форточка не закрыта, он подошёл поближе и подкинул куклу, желая забросить её в форточку. Но тотчас же испуганно пригнулся: на него сверху падала Валентина в натуральную величину. Подхватив её на руки, милиционер сёл на тротуар.
Как раз в это время Татина мама повернулась и увидела, что на тротуаре сидят милиционер и какая-то девушка, уставившись друг на друга. Старшина открыл рот, чтобы сказать неизвестно что, а девушка весело спросила:
— Будете на меня составлять протокол? Или как?
Старшина Карасёв встал, пробормотал что-то нечленораздельное, всхлипнул, сел на мотоцикл и уехал. Девушка поднялась и весело помахала ему вслед.
Ничего не понимая, Татина мама смотрела склонив голову набок. Странности продолжались: заметив у водосточной трубы какую-то красную туфлю с помпоном (кстати, она тоже увеличилась в десять раз), девушка радостно вскрикнула, прижала туфлю к сердцу и убежала.
21
Время шло. Солнце сверкало среди нитей серпантина. А Тата и Лиля отчаянно спорили: кого спасать раньше и куда раньше бежать? Тата говорила — сначала в милицию, а потом в игрушечный магазин; Лиля говорила — сначала в игрушечный, а потом в милицию. Наконец они помирились на том, что начнут с аптеки.
Но едва они бросились к двери и открыли её, как увидели на пороге повара Петра Петровича, в белом хрустящем, накрахмаленном колпаке, и Аллу Павловну, в платье с цветочками. У обоих в руках были подарки.