Сказочные повести. Выпуск второй
Шрифт:
Весь день мы проводили в полутемном курятнике в обществе глупых кур.
Чуть что — они начинали кудахтать как оглашенные и могли нас выдать.
Чтобы не растревожить кур, мы даже ночью разговаривали шепотом.
Единственным развлечением было по очереди смотреть в щель между досками на то, что происходит во дворе.
Когда шел дождь, ничего не происходило. Когда дождь на время переставал, во дворе появлялись хозяева.
Хозяина звали Шницель. Он обычно сидел развалившись в кресле, которое
— Поди туда! Нет, иди сюда! — кричал он. — Принеси то! Нет, унеси это!
И бедная Тьенета бегала взад-вперед, чтобы угодить этому толстому, ленивому дураку.
Поздним вечером домой возвращался усталый Сандино. Шницель и ему начинал приказывать: «Принеси воды! Убери кресло! Забей в стенку гвоздь! Повесь на него мой халат! Сбегай за пивом! Зажги трубку!»
Сам Шницель пальцем не хотел пошевелить. Тьенете даже приходилось кормить его с ложечки!
Жену хозяина звали Штрицель. Это была крикливая, сварливая женщина.
Но зато великая модница. Каждый день она появлялась в новом платье. Шить эти платья должна была по ночам Тьенета.
Штрицель целыми днями разглядывала себя в зеркало. Она красилась, лила на себя флаконами разные духи. И посыпала нос пудрой. Но при этом забывала умываться обыкновенной водой. Вот какая была красавица Штрицель.
Впрочем, только она и считала себя красавицей. С моей точки зрения, это была противная неуклюжая верзильянка, с заплывшими глазками и щеками, свисавшими на подбородок. Вернее, сразу на три подбородка.
Детки стоили своих родителей.
Старшая дочка Фуфлыга была ужасная сластена. Она вечно жевала что-нибудь сладкое. Чтобы научить ее грамоте, даже кубики с буквами и цифрами ей заказали из леденцов. Леденцы она сгрызла, а грамоте так и не научилась.
Фуфлыге всегда было скучно. Она была жадная и завистливая. У таких девочек подруг не бывает. Хотя игрушек у нее было видимо-невидимо, они ей быстро надоедали. Со своим младшим братцем Далдончиком Фуфлыга только и делала, что дралась.
И братец же у нее был, я вам скажу! Трус отчаянный. Но всех, кто послабей его, он обижал. И очень радовался, когда обиженный плачет.
Далдончик терпеть не мог животных. Птичьи гнезда он разорял. По воробьям стрелял из рогатки. А в добродушных зеленых лягушек кидал камнями, норовя попасть в голову.
Когда мы все это видели, то чуть не лопались от негодования.
Фуфлыга и Далдончик дергали сестричек Лину и Лену за косы, делали им подножки, и те в слезах убегали к себе в подвал.
Глядеть на это было просто невыносимо!
Наконец погода стала меняться к лучшему. Появилось солнышко а с ним и надежда на то, что хозяева снова уедут на дачу. Тогда окончится
И вот сейчас все может испортить неосторожный Хандрила. Он того и гляди попадется на глаза хозяевам.
— Так и есть, попался! — сердито сказал Угадай.
— Да ну? Что ты говоришь! — не вытер прильнул глазом к щелке.
То, что я увидел, расстроило меня ужасно…
На крыше, прислонившись спиной к трубе, сидел Хандрила. Он шипел и грозно фыркал.
Из-за трубы к нему подбирался Далдончик, вооруженный большой рогаткой. По временам Далдон останавливался, заряжал рогатку камнем и стрелял в Хандрилу. Каждое попадание сопровождалось воплем кота и злорадным хохотом Далдончика.
Внизу, во дворе, стояла Фуфлыга. Она хлопала от радости в ладоши и кричала:
— Поймай его! Лови его! Это моя игрушка!
— Не твоя, а моя! — отвечал любящий братец и еще ближе подполз к Хандриле.
Хандрила, не зная, как выйти из трудного положения, прыгнул на Далдончика и вцепился ему когтями в руку.
Далдончик выронил рогатку, заорал и, потеряв равновесие, покатился с крыши. По дороге он задел Хандрилу. Оба грузно плюхнулись посреди двора.
Чуть Фуфлыгу с ног не сбили.
О чем я, по правде сказать, не очень бы пожалел!
Тут Хандрила сплоховал.
Хлопнувшись о землю, он почему-то растерялся. Вместо того чтобы скрыться в подвале, Хандрила кинулся в курятник, пролез под дверью и зарылся в охапке сена.
Детки, немного придя в себя, подняли страшный крик и вой.
— Папа! Мама! На помощь! — кричали они.
Примчалась любящая мама Штрицель. Притащился на своих ходулях папа Шницель. Зареванные детки, перебивая друг друга, объяснили родителям, в чем дело.
После этого началась настоящая облава.
Папа накрепко запер ворота. К воротам он привалил внизу доску, чтобы даже в щель нельзя было проскочить. Все подвальные оконца закрыл фанерой.
Мама надела на свои напудренные лапищи толстые перчатки, «чтобы зверь не покусал».
Шницель отворил дверь, и вся ватага ввалилась в курятник. Куры подняли отчаянный шум.
Как ни брыкался я, как ни царапался Хандрила и кусался Угадай — противная семейка всех нас переловила.
На нас надели ошейники и какие-то собачьи поводки, чтобы мы не сбежали. Потом привязали к кольцам, ввинченным в стену дома, где когда-то, наверное, привязывали лошадей.