Скелет в шкафу
Шрифт:
Мещерский вздохнул.
– Вы все понимаете верно. Все так и есть. Конечно же, он находится в охраняемом месте. Но одна тонкость. Он узнал об угрозе своей жизни и напомнил нам, что в день его смерти начнется рассылка весьма важных документов.
Я уточнил:
– По инету?
– Да, – подтвердил он. – По емэйлам, скайпу, мессенджерам и прочему-прочему. Во все СМИ, всем лидерам… Электронная почта позволяет отправить миллионы писем в одну секунду, таково наше паршивое для работы секретных служб время.
– Оно
Мещерский вздохнул.
– Как раз этого делать и нельзя.
– Прекращение связи, – спросил я, – вызывает рассылку автоматически?
Он кивнул.
– Да. Вы все понимаете с полунамека. Программа «Мертвая рука». Надеюсь, капитан Волкова у вас чему-нить научится. Если этот человек перестанет подавать сигнал, останавливающий рассылку, будет катастрофа.
Я спросил внезапно:
– А эта легенда насчет крепкой семьи по пролетарскому образцу… это не для него ли создается?
Он посмотрел на меня с интересом.
– Вы все схватываете чрезвычайно быстро. Да, хотя и в нашем руководстве предпочитают людей с крепкими моральными устоями, но еще больше на устойчивых семьях были зациклены в ЦК КПСС. И этот товарищ как раз из тех мамонтов.
– Гм…
– Обстановка непростая, – сказал он невесело. – Первое, у нас есть сигналы насчет раскачки ситуации. Кто-то не прочь вынудить его все-таки обнародовать документы. Для этого и были совершены два покушения…
– Ого!
Он отмахнулся.
– Да это были больше демонстративные, вынуждающие сделать шаг. Он и сделал. Хотя у нас есть предположения, что это был для него только повод.
– В смысле?
Бондаренко сказал, понизив голос:
– Он сам хочет обнародовать.
Я сказал медленно:
– Давайте попробую догадаться. Он потребовал, чтобы разобрались с этим… вопросом. А вы, не придя к единому решению, решили… попытаться привлечь меня, человека со стороны?
Мещерский развел руками.
– Ситуация уникальная. Раньше таких не возникало… да и не могло возникнуть. Но теперь мы видим, с нашими методами, пусть и получаем самую совершенную технику для расследований, все же иногда не успеваем своевременно реагировать на новые вызовы. Вы – доктор наук, блестящий ученый… такую характеристику вам дают в Центре биотехнологий, и только благодаря тому, что вы мыслите несколько иначе, чем наши сыщики, вы сумели отыскать те двадцать украденных миллионов.
Я усмехнулся.
– Потому что их украл кандидат наук, а не мелкий воришка с улицы.
– Вот-вот, – сказал он, пропуская мимо ушей намек, что им под силу ловить только мелких воришек, – нужен новый подход, новый взгляд, новая концепция.
Я поинтересовался:
– А можно узнать, что же за такие тайны этот престарелый член партийной элиты хранит и лелеет?
Они снова переглянулись,
– Это, как вы понимаете, тайна. Но раз уж вы взялись за эту проблему… а вы точно взялись?.. то вам все будет открыто… как бы поневоле. Потому сядьте поудобнее, нам сейчас принесут кофе и булочки, я расскажу все подробно.
Наш разговор, как понимаю, мониторится, и вообще все пишется по крайней мере с трех камер, ага, вижу, что-то горблюсь, надо плечи чуть раздвинуть, и лицо у меня несколько испуганное, с чего бы…
Дверь приоткрылась, пропуская в кабинет женщину с подносом в руках, три большие чашки, молодцы, не люблю это выпендривание псевдоэстетов, что пьют из наперстков, а еще там широкое блюдо с булочками и печеньем.
Она быстро расставила перед нами чашки, я уловил от нее аромат духов «Эстерелла», руки сильные, чувствую железную хватку даже по тому, как взяла и красиво опустила на середину стола блюдо с булочками и сладостями.
Судя по ее точному взгляду, за мгновение осмотрела меня и дала оценку, которую, увы, не вижу в ее мозгу, но это нетрудно высчитать почти со стопроцентной достоверностью по ее вроде бы неподвижно приветливому лицу, жестам, движениям, едва заметному сдвигу лицевых мускулов.
– Спасибо, – сказал Мещерский.
Бондаренко кивнул, я тоже промолчал, только проводил ее взглядом. Девушка примерно в звании лейтенанта, кофе и булочки внесла в самом деле без явного заказа, точно следят за каждым нашим словом и движением. Здесь такое место, что шпионят друг за другом и считают это нормой, в таких местах все помешаны на сохранении государственных тайн.
Я мерно отхлебывал кофе, в самом деле хорош, толк знают, во всех кофейнях мира побывали, восточные сласти тоже вполне, надо и у нас в лаборатории такие же, а то бесконечные бутерброды уже чересчур, будто у нас в самом деле фантазия заканчивается на митохондриях.
– Итак? – сказал я.
Бондаренко задержал чашку у рта, взглянул на меня в упор через фарфоровый край.
– Мы вам рассказываем все очень подробно, – произнес он замедленно и тяжеловесно, – потому что вы… человек науки. Не руководствуетесь лозунгами, энтузиазмом и прочими не имеющими к делу вещами. Я просто уверен, что примете нашу точку зрения.
Мещерский уточнил с самым хмурым видом:
– Только учтите, нет такой вещи, как наша точка зрения. Мы и сейчас оцениваем… каждый по-своему. Но так как мы тоже ученые… ну, не в общепринятом смысле, еще как ученые, то все еще не поубивали друг друга.
– Я думал, – проронил я, – у вас дисциплина.
– Она есть, – ответил Мещерский, – и она строгая. Но это после принятия решения. А его еще не приняли. Надеюсь, примем после вашего доклада.
– Сейчас тот случай, – вставил Бондаренко, – когда политики готовы прислушаться к мнению ученых.