Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека
Шрифт:
Странным образом это радикальное расхождение во мнениях вернуло нас к старой дихотомии Homo vs. кто-то еще (обычно этим кем-то оказывались различные формы австралопитеков и парантропов). От этого дихотомичного образа мыслей антропология отказывалась крайне неохотно — даже несмотря на то, что спор о том, сколько видов гоминидов было представлено в Хадаре, продолжался, хоть и не столь активно, как раньше. Сегодня большинство палеоантропологов, включая Джохансона и Уайта, верят, что в том районе были найдены разнообразные останки лишь одного вида, но меньшинство не только не соглашается с этим предположением, но и заявляет, что выборка была сделана неверно (и, соответственно, ископаемые останки должны были называться иначе). Такие серьезные затруднения напоминают нам о том, насколько сложна на самом деле базовая систематика. Сортировка образцов, находящихся перед вами — или, что еще хуже, разбросанных по музеям мира, — одна из самых сложных задач, которые любой палеобиолог ставит перед собой. Слишком часто палеоантропологи считают это простой операцией по заполнению, с которой давно уже пора покончить — или вовсе отмести в сторону, — предшествующей более важным задачам, например адаптации. Тем не менее, как я уже отмечал, если хотите разобраться в пьесе эволюции,
Двуногий, лазающий или и то и другое?
В течение десятилетий после официального объявления о двуногом афарском австралопитеке палеонтологи были в основном озабочены тем, что гоминиды делали, а не тем, кем они были. В этот момент продолжало существовать предположение, что передвижение на двух ногах развилось для освобождения рук, чтобы иметь возможность делать инструменты и переносить вещи. Поэтому открытие, что Люси и ее вид существовали до создания каменных орудий, привело к переосмыслению. Значительным влиянием в этом процессе обладал анатом университета Кента Оуэн Лавджой, который привел подробное описание затылочных фрагментов черепов из Хадара. В частности, из-за человекоподобной ширины таза Люси он быстро убедился, что A. afarensis были очень хорошо приспособлены для прямохождения. В сочетании с особенностями бедренной кости большая ширина таза Люси позволила ему предположить, что A. afarensis обладал очень эффективным мышечным механизмом для стабилизации бедра в вертикальном положении. Более того, Лавджой пришел к выводу, что гиперадаптация к прямохождению была, очевидно, связана с тем, что у обладательницы небольшого мозга Люси не было таких же проблем с родами, как у большеголовых современных людей (во многих развивающихся странах осложнения при родах все еще являются основной причиной смерти молодых женщин). С точки зрения Лавджоя, поздние люди пожертвовали эффективностью прямохождения ради увеличения мозга.
Все хорошо, но для чего Люси и ее родственники стали прямоходящими, если не для производства инструментов? Отвергая то, что переход от ходьбы на четырех конечностях к прямохождению мог быть гигантским анатомическим скачком, Лавджой искал фактор, который мог последовательно регулировать долговременный переход между двумя видами опорно-двигательного аппарата. И в неодарвинианском стиле он заключил, что все было связано с репродуктивным успехом. Логика работала так. Нет почти никаких шансов, что самки Australopithecus afarensis сами по себе могли улучшить репродуктивные показатели и получить эволюционное преимущество. В конце концов, у них уже были руки, чтобы собрать достаточное количество пропитания для себя и своего потомства. Но они могли справиться с большим количеством детей, если бы ухитрились найти свободного самца, который помогал бы их прокормить. Недоверчивый самец, однако, будет приносить домой пищу, только если он может быть уверен, что потомство, на которое он тратит свои усилия, действительно ему принадлежит. Поэтому ранние гоминиды должны были иметь социальную систему, стимулировавшую постоянное разбиение по парам и верность партнеру. Такое разбиение потребовало бы сложной системы сексуальных сигналов. И у двуногих это привело бы к эволюции таких непостижимых при иных условиях вторичных половых признаков, как грудь, лобковые волосы и скрытая овуляция.
Чрезвычайно сложная работа Лавджоя, вышедшая в 1981 году, была предсказуемо спорной. Это, однако, оказало благотворное влияние на возобновление обсуждений предполагаемых преимуществ прямохождения, и в следующем десятилетии увидели свет несколько важных исследований, сравнивающих эффективность прямохождения и хождения на четырех конечностях по земле. В этих работах впервые было упомянуто такое преимущество вертикального хождения, как поддержание постоянной температуры тела (и мозга) в открытой тропической среде. Тем не менее сама основа аргумента Лавджоя о сложной биосоциальной системе была быстро подорвана дальнейшими исследованиями, которые ставили под сомнение, что Australopithecus afarensis жил на земле. Два французских палеонтолога, Брижит Сеню и Кристин Тардьё, пришли к выводу, что подвижность суставов верхних и нижних конечностей у A. afarensis была выше, чем у современных людей, что улучшало навыки лазанья — именно об этом говорит хорошая подвижность суставов запястья, что отметил Генри Мак-Генри из Университета Калифорнии в Дэвисе. Билл Джангерс из университета Стони Брук отметил, что относительно короткие ноги Люси были бы удобны для лазанья, в то время как Йоэль Рак из Университета Тель-Авива впоследствии отметил, что строение таза Люси вместо того, чтобы быть знаком эффективного прямохождения, возможно, просто было механическим следствием этих коротких ног, компенсируя им улучшенное вращение. Расс Таттл из Университета Чикаго обнаружил, что рука и кости стопы в коллекции «первого семейства» были довольно длинными и изогнутыми, что показывает мощный потенциал захвата и, развивая мысль, указывает в какой-то степени на приспособленность к жизни на деревьях. Кроме того, вслед за Уиллом Харкурт-Смитом из Университета Нью-Йорка можно заключить, что человекоподобные лаэтольские следы вряд ли были сделаны гоминидами, чьи кости ступней были найдены в Хадаре.
Сведя все имеющиеся доказательства воедино, Юнгерс и его коллеги Рэнди Сусман и Джек Штерн из Стони Брук предположили, что, хотя Australopithecus afarensis был, без сомнения, прямоходящим, передвигаясь по земле, он не обязательно проводил большую часть своего времени там. Используя небольшой размер тела, эти ранние гоминиды, конечно, оставались зависимыми от деревьев для жилья, особенно в ночное время и, предположительно, проводили там много времени в процессе кормления. О том, существовал ли некий баланс между деревьями и землей, можно лишь догадываться. Полученная структура таза и ноги Люси не оставляет сомнений, что она провела много времени на двух ногах на земле. Но в то же время нет никаких сомнений и в том, что A. afarensis произошел от древесного предка. Невозможно быть уверенными, в какой степени примитивные атрибуты жизни на деревьях были просто «багажом», доставшимся от предков, а не функциями, которые активно повлияли на его образ жизни. Но, так как любой организм должен выживать как продукт
Двойственный образ жизни, описанный Юнгерсом и коллегами, конечно, следует из обычных условий, в которых жили Australopithecus afarensis. Сегодня Хадар — суровая засушливая пустыня, но во времена Люси это было место, где извилистые реки граничили с галерейными лесами и болотами, уступившими место лесам, кустарникам, зарослям и открытым пастбищам. Открытое сухое пространство древней Лаэтоли, скорее всего, являлось необычным местом для гоминидов. И даже те гоминиды, которые, как вы помните, оставили дорожку отпечатков, следовали в более наполненный растительностью Олдувайский бассейн. В смешанной среде обитания, которую, судя по всему, занимал A. afarensis, Люси и ее родственники почти наверняка использовали все доступные им ресурсы, включая те, что были только в лесах и только в открытых пространствах.
Такое приспособленческое существование было, очевидно, очень эффективной стратегией для ранних гоминидов, поскольку мы можем сказать, что обусловленный этим основной образ жизни сохранялся на протяжении нескольких миллионов лет, несмотря на то что различные виды ранних гоминидов сменяли друг друга. На самом деле это хороший урок, потому что мы часто склонны представлять австралопитеков каким-то переходным звеном между древесным и наземным образом жизни. Но «переходный» означает «ни рыба ни мясо», эфемерно промелькнувший на пути от одного стабильного состояния к другому, в то время как в действительности австралопитеки вели образ жизни со стабильной и успешной стратегией, на одном уровне с той, что была раньше, и той, что пришла позже. У австралопитеков был свой образ ведения дел, как и у нас, что подчеркивает, как искажены наши взгляды на этих предшественников как на младшую лигу самих себя. Вряд ли возможно восстановить образ жизни ранних гоминидов, ориентируясь только на то, как мы сами осуществляем те или иные действия.
Глава 7. Тем временем в музее
Для меня посещение Музея естественной истории в Нью-Йорке в 1971 году было подобно путешествию на другую планету. В Йеле я насмотрелся на то, как исключительно умные люди тратили время, цепляясь за неотвратимо устаревающие способы мышления, в то время как новые способы зарождались в Американском музее. Кураторы отдела ихтиологии Гарет Нельсон и Донн Роузен прилагали все усилия к продвижению кладистики, пока Нильс Элдридж и Стивен Джей Гулд, недавно направившие свои стопы в Гарвард, только готовились посягнуть на самые основы синтетической теории эволюции (также зародившейся в музейных кругах). На практике можно было сказать, что мое обучение только начиналось, и огромной удачей для меня оказалось то, что одним из моих первых коллег после приезда в Нью-Йорк стал Нильс Элдридж.
Хотя на тот момент он уже был палеонтологом, экспертом по трилобитам и специалистом по теории эволюции, Элдридж только начинал интересоваться антропологией, так что спустя короткое время мы уже вели совместную работу по исследованию палеонтологической летописи человечества. В то время Милфорд Уолпофф во всеуслышание проповедовал теорию единого вида в чистейшей форме, а ископаемые доказательства, которые впоследствии решительно опровергли бы эту гипотезу, еще не были найдены. Однако, когда мы с Элдриджем попытались посмотреть на доступные свидетельства с новой точки зрения, из записей о гоминидах очень быстро стало очевидно, что реальность прямо противоположна той модели, что предсказывал градуализм.
В одной главе нашей книги, опубликованной с некоторым опозданием в 1975 году, уже после того, как я на год уехал исследовать лемуров на Мадагаскаре и Коморских островах, мы обращали внимание на то, что, поскольку ископаемые останки, составляющие архив эволюционной истории, должны быть физически обнаружены, ранее подразумевалось, что сама эволюционная история является предметом научного исследования. Негласное правило утверждало, что, если ты облазил достаточно скал и нашел достаточно останков, тебе каким-то образом откроются тайны эволюции. Разумеется, в глазах градуалистов, представляющих окаменелости как звенья в цепи, протянутой сквозь время, эта точка зрения была единственно приемлемой. Если ты нашел достаточное количество звеньев и правильно расставил даты, само собой разумеется, что в результате ты получишь законченную цепь. С подобной логикой сложно спорить. Однако логику невозможно применять к реальному миру, если изначальное предположение неверно. Как мы уже видели ранее, как минимум некоторые палеонтологи на тот момент уже давно знали, что видение эволюционного процесса, на котором она базировалась, было если не полностью ошибочно, то точно далеко от завершенности. Как вы можете помнить, сам Дарвин был очень обеспокоен недостатком ожидаемых промежуточных материалов в палеонтологической летописи. Он объяснял это неизбежной незавершенностью процесса. Прошло больше 100 лет, пока Элдридж и Гулд не выдвинули решительное предположение, что явные пробелы в летописи на самом деле могут быть источниками информации. Если они были правы и биологические виды действительно можно было рассматривать как отдельные организмы со своими датами рождения, смерти и сроками жизни между ними, тогда ваш взгляд на палеонтологическую летопись необходимо было решительно менять. Окаменелости, с которыми вам придется иметь дело, на самом деле составляют сложную генеалогию видов, порожденных в какой-то момент в прошлом разделением линии наследования. Для каждого обнаруженного ископаемого вида где-то есть еще один — уже известный по известным находкам или еще нет, — тесно связанный с ним цепью наследования. Образуемую таким способом схему взаимосвязей между ископаемыми видами и их гипотетическими живущими потомками нельзя просто взять и обнаружить напрямую, она выстраивается путем кропотливого анализа. Одного открытия недостаточно. Таким образом, возникает вопрос: на какие качества окаменелостей следует обращать внимание, когда пытаешься понять их место на Древе жизни, и как следует их анализировать?