Скиф и Макс
Шрифт:
Смелость Егора обернулась для него неприятностями. Несколько раз в разных местах его поджидал бугай, теперь уже не в одиночку, а со своими дружками. Егору повезло, его никогда не били, только, что называется “прессовали”, толкали толпой, обещали переломать руки, сделать инвалидом, пару раз не сильно схватили за горло. На этом, собственно говоря, и всё. Интеллигентное питерское хулиганье, подумал с усмешкой Егор, миновав пустырь.
Дома Егор не рассказывал об этих конфликтах, не просил помощи у старших. Об этом не могло быть и речи. Мать, естественно, бросилась бы разбираться, устроила бы скандал с криками, бранью, выяснением отношений с родителями хулиганов, если таковые имелись; возможно, привлекла бы милицию. На такое Егор пойти не мог, он скорее дал бы себя избить. Это был позор – дать защищать себя
Каждый раз, проходя пустырь, Егор вспоминал те времена. Вообще, вся жизнь человека, прожившего в одном месте с самого детства, с самого начала, соткана целиком из воспоминаний и ассоциаций. Каждый уголок, каждый пустырь, каждое дерево или поребрик – не просто предметы или места, но воспоминания, которые вырастают из глубины прожитых лет то тут, то там, будто из мрака. Они, легкими ли намеками, жирно ли прочерченными линиями, идут от самых первых проблесков сознания, первых впечатлений даже не детства, а младенчества, и все дальше, дальше, вплоть до сиюминутного настоящего. Такого не бывает, когда часто переезжаешь с места на место: пожил там, потом здесь, потом еще где-то – воспоминания обрывисты, скомканы, в них нет привязанности друг к другу, законченности, многое теряется. А тут, в месте, где обитал с самого рождения, все иначе. Тут будто нет самой реальности, только образы, духи, призраки.
Странно только, отметил Егор напоследок, что теперь никого из этих хулиганов, живших в соседних дворах, а пара из них и в соседних подъездах, он никогда не видел. Может, они изменились лицом, скромно выскальзывают по утрам и уезжают на целый день на работу, а по выходным отлеживаются перед телевизорами; может уехали, как та девица, а может уже сидят по тюрьмам или сгинули в мясорубке бандитских девяностых или Чеченских войн (в то время они как раз подходили к призывному возрасту)?
Егор взошел по ступеням подъезда к запертой входной двери (запирать их стали после терактов жилых домов в Москве, до этого входи кто хочет), приложил магнитный ключ и вошел внутрь. У него оставался час свободного времени, перекусить и немного передохнуть.
Он вошел в полутемный суровый лифт и аккуратно нажал ввалившуюся кнопку своего этажа. Тут нужно было действовать осторожно – с этим лифтом шутки плохи. Однажды, еще совсем юнцом, он решил побаловаться – нажал все кнопки сразу, из-за чего немедленно застрял между этажами. Перепугавшись, Егор стал орать. На его истерический вопль откликнулись какие-то мужчины, они вызвали мастеров, утешали его через дверь в течение часа, пока его вызволяли. Отныне он стал относиться к этому старому лифту с максимальной осторожностью. Но отнюдь не с уважением. Добрая половина вентиляционных отверстий лифта – длинных полос по стенам вдоль потолка, были залеплены жвачками. Это была его, Егора работа. Он выкладывал их старательно, шарик к шарику, начиная с тех далеких времен, когда только-только стали появляться первые американские и турецкие “бабл гам”, с вкладышами: Дональд, Турбо, Финал, позже Ото мото. Каждая жвачка была на вес золота, ее жевали сутками, расставались неохотно. Чтобы не выкидывать использованные жвачки просто так, Егор решил применить их по назначению – лепил в вентиляционные щели лифта. В итоге получилась достаточно длинная конструкция. Дважды ее рушили, но Егор каждый раз старательно восстанавливал, и в итоге победил – его засохшее окаменевшее творение так и осталось в лифте на многие годы.
Жвачки покупал ему отец. Вообще, отец много покупал ему интересных вещей, помимо жвачек. Из своих заграничных командировок в Германию, Данию, Арабские Эмираты он привозил Егору модельки автомобилей, о которых в совке можно было только мечтать; покупал постеры с изображением героев боевиков и фильмов ужасов, которыми тогда увлекались все поголовно в России. Стены егоровой комнаты были обвешаны плакатами с ниндзя, Чаком Норрисом, Сталлоне, Шварценеггером, Брюсом Ли, Фредди Крюгером и другими.
В начале девяностых отец Егора, веселый, активный и воодушевленный человек, открыл бензоколонку и начал прилично зарабатывать. Сразу же дома появился видеомагнитофон; русский телевизор Рубин поменяли на Сони Тринитрон. Отцовские знакомые из видеопроката копировали на кассеты множество фильмов. Егор обожал фильмы ужасов, а потом, насмотревшись
Тогда же Егору купили только что появившуюся на рынке игровую приставку Денди. Достаточно быстро она вышла из моды, уступив первенство Сеге Мега Драйв. Графика у Сеги была на порядок лучше, чем на Денди, а Егору казалась попросту феерической, умопомрачительной. Но покупать ее Егору отказались, сославшись на то, что и Денди вполне достаточно. Родители не видели той огромной разницы, какую видел Егор. Ему страстно хотелось иметь Сегу. Убогие восьмибитные кубики вместо персонажей приводили его в отчаяние, тем паче, что многие его знакомые давно уже наслаждались практически идеально прорисованными, реалистичными фигурами виртуальных героев Сеги.
Он знал, что в комнате родителей, в шкафу на верхней полке, рядом с газовым пистолетом отца, в небольшой черной коробке хранится толстая пачка долларов. Отец, совсем не скрываясь перед семьей, в том числе и перед Егором, постоянно докладывал туда все новые и новые купюры. Однажды Егор, пока родителей не было дома, полез туда и достал одну купюру в сто долларов. Он не очень представлял себе, много это или мало, но смутно догадывался, что очень много. Повертев и рассмотрев как следует шершавую бумажку с изображением толстощёкой физиономии самодовольного «мистера-твистера» в овальной рамке, он не стал возвращать ее в общую пачку, а спрятал у себя в комнате. Он дождался дня, когда отец вытащил коробку с деньгами, бегло пересчитал наличные и доложил туда очередную пачку долларов. Пропажу не заметили! Егор с чувством лихорадочного ликования осознал, что отныне добытая им купюра полностью принадлежит ему. Стояло лето, шли большие школьные каникулы, и Егор был предоставлен сам себе. Отец пропадал на своей бензоколонке, мать – в тренажерных залах. Егор же занялся шоппингом. Первым делом он отправился в разменный пункт, где обменял сто долларов. Никто не сказал ему ни слова, не заинтересовался, откуда у столь юной особы на руках иностранная валюта. Коммунизм с его порядками ушел в прошлое, и люди делали все, что хотели. Всем было плевать. Егор родился в хорошее время. Получив рубли, он поспешил в первый попавшийся магазин, торговавший приставками и картриджами, чтобы купить вожделенную Сегу. Но его ждало разочарование – Сега стоила около 400 долларов. Неужели 100 долларов, которые показались поначалу такой огромной суммой, на самом деле не имели никакой ценности в перерасчете на материальные блага? Нужно было либо отказаться от мечты иметь Сегу, либо действовать дальше. Егор уже не благоговел перед номиналом в сто долларов, почти презирал эту сумму. После некоторых сомнений, в нерешительности и с трепетом, он снова полез в отцовскую копилку. На этот раз достал три бумажки. После обмена долларов на рубли он пошел и купил то, что хотел. В подарок прилагалась пара картриджей с простенькими играми.
Родители не особо часто наведывались в его комнату, тем более с проверками, убирался он в ней сам. И поэтому, соблюдая незамысловатую конспирацию, Егор беспрепятственно подключал Сегу к своему телевизору и играл в неё всё свободное время, пока родители отсутствовали. В другое время он убирал Сегу поглубже в шкаф, где хранил игрушки. Вскоре несколько простых игр типа Ёжика Соника ему наскучили, и ему захотелось насладиться всеми графическими красотами истинных бестселлеров – Дельфином Экко, Мортел Комбатом, Парком Юрского периода и многими другими. Для этого нужны были отцовские доллары.
Сколько Егор вытянул оттуда, может тысячу, может две тысячи, он уже не считал. Сам процесс получения денег, шальных, дармовых, ощущение шероховатости купюр в руках опьяняли его до невменяемости, до эйфорического шока, до состояния невесомости; затем поход в обменный пункт, и как апофеоз, как высшая точка наслаждения – покупка новых игр, новых картриджей в ДЛТ, самом большом вместилище этой продукции, после чего мозг отпускало, и приходило внутреннее опустошение и полный упадок сил, изнеможение, как после бурного оргазма. После некоторого пресыщения, длившегося около недели, голод появлялся вновь, еще более острый, грызущий, алчный, и он снова тянулся к заветной черной коробке, стоявшей в шкафу рядом с отцовским газовым пистолетом.