Скиф

Коробков Николай Михайлович

Может быть, ты говоришь правду — мы здесь всего боимся. И, конечно, Никиас боится Адриана: он ведь может отомстить за этот отказ. А я боюсь и Адриана, и Никиаса, и этого неизвестного человека, за которого меня хотят выдать замуж. Да, уедем куда хочешь... Когда ты увезешь меня отсюда?

Теперь уже недолго ждать. Уйти из города мы можем, когда угодно. Но еще не все готово. С нами должны бежать еще несколько людей. Надо найти проводника, лошадей, но все устроится быстро. Теперь, когда ты решилась, это нетрудно. Я не очень спешу, потому что научился осторожности, и хочу действовать наверняка. Во всяком случае, это будет скоро, через несколько дней.

Он

обнял ее голову, приблизил к себе и посмотрел в лицо.

— Ты не боишься?

Она смотрела спокойно.

— Нет... — И добавила: — А тебе ничего не жаль здесь? Вот этой миртовой беседки? Я не забуду, как у меня билось сердце, когда я тебя первый раз ждала здесь, — не жаль того камня не берегу, лавров и кипарисов лунной ночью?..

Он ответил, подумав:

— Нет, не жаль. Зачем вспоминать об этом, когда ты всегда будешь со мной?

Она вздохнула и прижалась лицом к его плечу.

— Орик, говорят, у вас бывает по нескольку жен? — нерешительно спросила она.

Он ответил просто:

— Да, чем богаче человек, тем больше жен.

Она отодвинулась от него.

— А как же я?

Он не понимал.

— Ты будешь главная.

— Значит, кроме меня, ты будешь любить других девушек?

— Зачем ты спрашиваешь? Так, как тебя, я не буду любить никого. Но у воина не может быть одна жена.

Она замолчала, напряженно думая о чем-то.

— Ваши мужчины имеют только по одной жене, потому что у вас такой обычай, — продолжал он. — Но ведь ты же знаешь, что они еще имеют невольниц и целые дни проводят в обществе гетер. За то время, пока я жил здесь, я хорошо это узнал. У эллинов жена считается единственной, но на самом деле она только единственная хозяйка дома. Так же и у нас. Только мы называем женами всех тех, кого любим, и они живут в наших шатрах. И мы считаем позорным ходить к чужим женщинам.

— У тебя и теперь остались там жены? — Ия отстранила руку, которой он хотел ее обнять.

— Есть. Но с тех пор, как я тебя полюбил, я ни разу не вспоминал о них.

— И они ждут тебя? Почему же они не стали разыскивать тебя, когда ты пропал?

Он начинал чувствовать смущение.

— Не знаю... Что могут сделать женщины? — Он подумал об Опое и почувствовал, что хотел бы видеть ее. Почему все это время он совсем не вспоминал о ней. Он внимательно разглядывал сидевшую перед ним Ию. Конечно, ту, другую, он никогда не любил так. Это было что-то совсем непохожее на его любовь к Ие. Если бы он один вернулся в степи теперь, как относился бы он к Опое? Он вспомнил, как обнимал ее в ночь после возвращения с войны... Странное представление у него возникало. Вернувшись с Ией, он любил бы и ту; без Ии она казалась ему ненужной, и он чувствовал бы к ней ненависть. А те пленницы, которых он привез с собой? Ему казалось раньше, что он любил только одну Опою, но теперь он думал, что они все казались бы ему равными, если бы не было Ии. Благодаря ей, он каждую из них любил особенно; без нее они смешивались в одно общее женское лицо и делались бездушными.

— Ты — госпожа жен, — сказал он уверенно. — Другие живут благодаря тебе.

Она молчала.

— Без тебя нет ни Скифии, ни табунов, ни вольных степей; без тебя нет любви, нет радости мне; без тебя только одна война и ненависть к врагам... О чем ты думаешь? Эллин лжет и скрывает правду. А я не лгу. У него единственная жена, но он не любит ее и уходит к другим женщинам. Разве она не сидит всегда одна в гинекее? Зачем ты думаешь о других женах? Разве от этого я меньше люблю тебя, и разве я мог бы любить тебя больше,

если бы их не было? Ты единственная между ними; они только усиливают мою любовь к тебе.

Он обнял ее, привлек к себе, поддерживая рукой откинутую голову. Она не сопротивлялась и оставалась неподвижной. Лицо ее было печально. Он наклонился и поцеловал. Ия не отвечала, но ее губы раскрылись покорно. Он целовал ее глаза, щеки, волосы. Золотистый загар ее лица стал окрашиваться розовым, под нежной кожей виска голубая веточка артерий выступила отчетливее, скрытая дрожь пробежала в округлившемся горле.

Но она молчала.

X

Ответ Никиаса Адриан принял как оскорбление. Отставной чиновник ничтожного городишка осмелился отказаться принять его подарки, не согласился выдать за него замуж свою воспитанницу, совсем так, как если бы к ней сватался какой-нибудь ничтожный херсонесский ремесленник! Отказал даже еще более дерзко, чем Эксандр!

Адриан уже давно не представлял себе, чтобы его желания могли оставаться неисполненными; здесь он пошел на уступки, согласился жениться на этой провинциальной девчонке, тогда как не считал достойными себя даже девушек древних патрицианских родов, и легко мог взять в жены дочь одного из тех царей, которые, приезжая в Рим, умеют кланяться, чтобы получить золото и пополнить казну, опустошенную бессмысленными войнами.

Конечно, он не откажется от Ии. Так или иначе, он возьмет ее, а этого старикашку заставит перенести унижения, возможности которых тот и не подозревает. Не важно, что Кезифиад проиграл процесс. Если даже тот и получит от него обратно деньги Эксандра, найдутся способы снова разорить его.

Никиаса надо опозорить публично. Свидетелей всегда достаточно. Надо его обвинить в воровстве, в мошенничестве, в чем-нибудь еще более позорном. Это не трудно сделать. А девчонку — он сумеет это устроить — кредиторы лишат имущества и выбросят на улицу. Он ее возьмет, только уж не как жену, а как простую невольницу. Она узнает его могущество и, когда сделается ненужной, будет исполнять грязные работы на кухне, а по ночам — месить ячменное тесто для рабов. Потом когда-нибудь во время пира он велит привести ее и посмотрит на ту, которая отказалась от чести быть его женой.

Откинувшись в кресле, Адриан пристально посмотрел на секретаря. Ему показалось, что под маской раболепства и страха его лицо скрывает злорадство и насмешливость. Он ведь тоже знает об ответе Никиаса.

Адриан впился в него глазами и, по мере того, как лицо раба бледнело, злобная ненависть все больше охватывала откупщика.

— Подойди, — сказал он, — наклонись.

Он широко откинул руку и тяжело ударил раба ладонью по щеке.

От удара остался красный след с резко выступившими багровыми отпечатками украшавших пальцы Адриана перстней. От толчка голова раба откачнулась. Адриан вскочил. Его охватило бешенство.

— Ты уклоняешься?

Он ударил кулаком по лицу с такой силой, что раб упал. Задыхающимся голосом Адриан кричал:

— Встань, негодяй! Ты притворяешься? Ты избалован!

Он несколько раз ударил раба ногой, мешая подняться.

Резкие движения утомили его. Он задохнулся, почувствовал острую боль в сердце, опустился в кресло и шумно дышал открытым ртом.

Секретарь стоял около стола, сотрясаясь мелкой дрожью, не вытирая окровавленного лица, с губой, рассеченной тяжелым ударом сафьянового башмака. Находившиеся в комнате рабы затаили дыхание: гнев господина мог обрушиться и на них.