Скиф
Шрифт:
— Купи, — вмешался Филипп.
— Покупай сам, — огрызнулся италик, — за эти деньги я лучше куплю хорошего подсвинка.
— Покупай, — Филипп швырнул ему золотую монету.
Крестьянин сразу сжалился:
— Беру. Ему будет у нас хорошо, добрая женщина.
Оценщик вывел на помост рослую девушку и сорвал с нее пеплум. Она задрожала от стыда и бессильного гнева. Старуха ползала в ногах оценщика и умоляла не разлучать ее с дочерью. Оценщик отогнал ее. Она не ушла, но притаилась
— Рабыня девятнадцати лет, еще девственница. Сорок денариев.
— Два хороших раба, — шепнул виллик соседу, — товар не для нас.
Холеный, важный вифинец, миловидный, длинноволосый грек и верткий старичок с узкой мордочкой, владелец вертепа в порту, наперебой торговали красивую рабыню. Вифинец давал пятьдесят денариев. Грек из Массилии предлагал пятьдесят пять.
Притонщик протолкался вперед и выкрикнул:
— Я даю шестьдесят!
Вифинец вздохнул и обратил свой взгляд на худенькую девочку с выбеленными ногами.
— А эта?
— Эта тридцать пять. Бери, добрый человек, она искусна в пляске.
Вифинец увел плясунью. Массилиот и старичок все еще торговались. Массилиот кинул семьдесят пять денариев — цена упряжки добрых волов. Старичок с издевкой выдохнул:
— Восемьдесят!
Товар остался за ним.
— Одевайся, — крикнул притонщик, — пошли!
Старуха скатилась с помоста и побежала за массилиотом.
— Купи мою дочь! — цепкие, привыкшие к труду руки хватали его за одежды. — Купи нас!
— Ступай в Тартар, старая ведьма, — огрызнулся грек.
У девушки на помосте по щекам катились крупные слезы. Она натягивала одежду.
— Купи мою мать! — еще полуобнаженная, она сбежала с помоста и склонилась перед притонщиком. — Я буду покорной.
— И так привыкнешь! — Старик дернул ее за руку. — Идем!
Девушка рванулась. Ее упрямый вздернутый подбородок и ярко-синие глаза под черными ресницами показались Филиппу знакомыми. Но он никак не мог вспомнить, на кого она похожа.
— Пусть убивают, не пойду! — Девушка обхватила руками мать и вместе с нею упала на землю.
— Я уплатил деньги, заставь ее! — взвизгнул старичок, обращаясь к оценщику.
— Ты купил ее — она твоя. — Оценщик равнодушно отвернулся.
— Я не пойду без матери, — вскочила девушка.
— Даю сто денариев за обоих. — Филипп бросил на помост кошелек и подошел к молодой рабыне. — Я хочу знать твое имя.
— Ее зовут Арна, — торопливо отозвалась старуха. — Мы самниты с берегов этой реки.
— Она единственная твоя дочь?
— Нет. У меня был сын. Он продан в Египет.
— И ты ничего не знаешь о нем?
— Нет…
Филипп еще раз посмотрел на девушку. Да, он не ошибся: глаза
— Пошли, — приказал он рабыням.
Дома он позвал к себе Арну. Она вошла закутанная о ног до головы в покрывало и, трепещущая, остановилась у порога.
— Подойди ближе.
Она сделала несколько робких шагов к его ложу. Губы ее дрожали. Филипп понял, чего она боится, и невольно нахмурился.
— Ты помнишь своего брата?
— Да, господин, хорошо помню. Он был добрым и сильным.
— Его звали Ютурном?
Девушка широко раскрыла глаза.
— Ты знаешь его имя? Боги!..
— Он был моим другом. Мы вместе сражались в войсках Аристоника Третьего, вождя обездоленных. Твой брат был отважен…
— Был? Ты говоришь — был? Он убит? Пал в бою?
— Растерзан живьем на моих глазах.
Арна пошатнулась, вытягивая вперед руки.
— Господин, скажи, что это неправда!
— Ютурн искал головы Эмилиана, убийцы вашего отца, — Филипп встал с ложа и подошел к девушке. — Когда падет последний в роду юноша, — медленно проговорил он, — долг мести ложится на плечи старшей в семье девушки. Я знаю ваши обычаи.
— Так было давно, — ответила невольница. — Самниты тогда не знали рабства. Дед помнил наши победы над Римом. Потом победили они, и мы сделались рабами. Как я отомщу за отца и брата?
— Ты хочешь стать вольноотпущенницей?
— Да.
— Ты получишь свободу, когда мы поднимем оружие против Рима.
— Кто ты? Откуда ты знаешь все наши законы? — Рабыня протянула к нему руки. — Я буду послушной тебе.
— И сделаешь все, чтобы твой брат и мой друг был нами доволен?
— Научи.
— Я отдам тебя в римский дом к знатному консуляру или полководцу. Ты будешь… — Он на минуту замолчал. — Ты красива. Красивых рабынь охотно заставляют прислуживать на пирах. За чашей воины делятся заветными замыслами. Твои уши будут служить мне, ты поняла меня, сестра Ютурна?
— Да. — Глаза самнитки были суровы и сосредоточенны.
III
Товары с бирем еще в Остии перегрузили на речные барки. От самого взморья до семи холмов Рима раскинулась болотистая равнина Маремма. Поля Мареммы возделывали пленные варвары. Земля там была плодородная, но воздух смертоносен.
Филипп поплотней закутался в плащ, однако ползучий липкий туман пронизывал сквозь иберийскую шерсть. В сером рассвете смутно вырисовывался снежный конус далекого Соракса — горы, возвышающейся над Тибрской долиной.
Тибр, узкий и загрязненный, делил столицу на две части: город, лежащий на семи холмах, и Транстиберию.