Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Мачинский Дмитрий

Уже отмечалось, что выразительная конкретика первого сосуда трансформировалась на втором в отвлеченную орнаментализированную композицию, выражающую абстрактную идею вселенной (Фармаковский 1914: 69). Трудно отделаться от впечатления, что мастер второго сосуда видел уже готовым первый (или какой-то очень сходный с первым экземпляр). Имеющие понятное и конкретное значение изобразительные мотивы первого сосуда орнаментализируются и схематизируются на втором. Так, двойная линия, испещренная «уголками», обозначающая на первом сосуде реки и

направление их течения, на втором превращается в орнаментальный поясок у основания горла над фризом из животных (в какой-то мере этот поясок композиционно соответствует изображению гор на первом сосуде). Если мастер второго сосуда еще не утратил полностью представление о смысле этого мотива (что маловероятно в силу приблизительной одновременности обоих сосудов), то полоска может быть условным изображением либо некоей большой реки, либо водной стихии, окружающей «земной круг» (как эллинская река Океан), либо «небесной реки», дождевой влаги, готовой излиться на землю (рис. 4).

Нижняя округлодонная часть тулова второго сосуда отделена от верхней отчетливым изломом, отчего она приобретает форму сегмента шара. В самом ее центре – правильный круг из трех концентрических линий, а от него расходится трехъярусная двенадцатилепестковая розетка, по четыре лепестка в каждом ярусе, причем каждый лепесток внутри покрыт многочисленными изогнутыми линиями, повторяющими его очертания. Там, где края лепестков третьего яруса касаются излома, ограничивающего донную часть, пространство между ними заполнено горизонтальными линиями, параллельными линии излома. Над краем этой орнаментальной композиции на основной части тулова и размещен ряд идущих животных.

Как будет показано ниже, по первоначальному замыслу в этом ряду должно было быть четверо животных, образующих две сходные пары «хищник, хватающий копытное». Иными словами, в основу был положен тот же сюжет, что дважды повторен на первом сосуде внутри «Двуречья», ограниченного реками, морем и горами. Естественно предположить, что и на втором сосуде в схематизированном виде изображена та же композиция, т. е. охотящиеся на копытных хищники, расположенные между реками, превратившимися в одну непрерывную полоску воды под горловиною, и морем, изображенным в нижней части сосуда.

Напомним, что на дне первого сосуда изображено море в виде удлиненного круга, покрытого зигзагообразными линиями, передающими волнение, а вокруг моря движется ряд животных. Полагаем, что и на дне второго сосуда также изображено море. Только в отличие от первого сосуда, где внимание мастера было сосредоточено на горном пейзаже и соотнесенных с ним животных, а смысловой доминантой была дважды изображенная двуглавая гора над головами охотящегося льва и «отмеченного» быка, на втором сосуде горы отсутствуют вовсе, а внимание сосредоточено на подробно и композиционно безупречно изображенном море. Внутри моря выделен центр в виде круга в середине выпуклого дна. Полагаем, что расходящиеся из центра лепестки по четыре

в каждом ярусе обозначают своего рода «розу ветров» на море с четырьмя основными (по сторонам света) и четырьмя промежуточными направлениями. Отметим, что сходные с этими лепестками орнаментальные композиции изображены на лбу четырех скульптурных бычков из Большого майкопского кургана, явно украшавших некую конструкцию (см. ниже), где бычки были ориентированы по четырем сторонам света. Поэтому вероятно, что лепестки на сосуде изображают ветры, дующие во все стороны света из некоего центра и поднимающие большие волны. Параллельные излому линии у края этой круговой композиции – это изображение морского прибоя с катящимися к берегу валами. Даже сама форма придонной части – сегмент шара – создает образ выгнутой поверхности моря, поскольку именно на море при движении уходящего за горизонт корабля шаровидность земли воспринимается визуально. А резкий излом на тулове сосуда – это граница между морем и сушей.

Бесспорно, подобные наблюдения и трактовки – это лишь система нарастающих вероятностей [14] . Но если, как нам представляется, наши наблюдения и ассоциации в отношении второго сосуда верны, то поражает такая «ориентированность на море». Изображения моря на обоих сосудах, сделанных не позднее рубежа IV–III тыс. до н. э., предвосхищают изображения круглого волнующегося моря на кикладских «сковородках» (зеркалах?) 2700–2300 гг. до н. э., глубоко и тонко проанализированных Ю. В. Андреевым (1998: 270–271, рис. 1), и говорят о значении, которое море играло в жизни какой-то части создателей майкопской общности. Создается впечатление, что изображение на втором сосуде выражает позицию людей, которых восхищает море, увиденное как бы с гор, с ощущением его огромности и «выпуклости», с постоянно катящимися к берегу валами и иногда, по воле ветров, налетающими бурями. Напомним, что ряд поселений субстратного населения в составе майкопской общности был расположен именно на приморских холмах и склонах гор, обращенных к Черному морю (Мысхако, стоянки Воронцовской пещеры). При этом на поселении Мысхако обнаружены кости рыб, наконечник гарпуна и, что особенно важно, кости молодых дельфинов (Гей 1991б), что говорит о развитом морском промысле, а следовательно, о большой роли моря в жизни какой-то части этого населения, о близком знакомстве с его «розой ветров» и с его бурями.

14

Убедительность достигается образным и ассоциативным видением, к сожалению развитым у исследователей в разной степени. Одна из целей статьи – выявить и ввести в научный оборот возможные цепочки ассоциаций, приближающие к постижению семантики шедевров из Большого майкопского кургана, каждого в отдельности и в их совокупности.

Конец ознакомительного фрагмента.