Склеп, который мы должны взорвать
Шрифт:
– А не было желания бросить все, найти чистую любовь, невинную, с которой можно начать все заново?
– Ты шутишь? Какая такая любовь?
Видимо, принц уже позабыл о подобранной на дороге синеглазой девочке. Или просто скрытничает. Но в целом неожиданно он разоткровенничался. Мне кажется, причина этого – в жидкости, пахнущей гарью.
А он не замолкает:
– Спать уже не тянет. Хочешь, покажу тебе город?
– Я его уже давно изучил.
– Нет, это все не то, – улыбается он.
Выходит в холл, выдвигает верхний ящик тумбы, достает оттуда ключ
– У меня есть ключ от чердака. Пошли!
Квартирная дверь захлопывается, я вспоминаю летящую на меня дверцу машины и привычно вздрагиваю. Обычная лестница, потом металлическая лестница, выкрашенная в белый цвет, неприметная дверца с замком… Три поворота ключа – и она распахивается. Голые белые стены, потом еще одна металлическая лестница – узкая и крутая, хорошо, что мне не надо карабкаться по ней, можно плавно парить над ступеньками. Еще одна белая дверь, с кодовым замком. Тонкие сильные пальцы набирают несложную цифровую комбинацию – и теперь, наконец, пространство за дверью высвобождается. Падают лишние преграды между нами и небом.
Мы стоим на самом краю плоской крыши… То есть принц стоит, а я зависаю над его плечом. Вокруг иссиня-черное небо, океан непрерывно мерцающих огней города и – космос, вечный космос, который никогда не умрет, для которого все равно, в каком мире мы находимся.
– Я люблю выбираться сюда по ночам. Знаешь, такое чувство безграничной свободы накатывает, – произносит принц, нарушая длинную паузу.
Он широко раскидывает руки, запрокидывает голову. Должно быть, крыша сейчас уходит у него из-под ног… Налетает порыв ветра, треплет пряди волос. Красивое и жуткое зрелище: бледное лицо в отблесках звезд, счастливая улыбка и… возможность в любой момент сорваться вниз…
– Не бойся! – говорит он. – Хотя ты ведь, наверное, не можешь упасть и разбиться.
Да, я не могу. Наверное. Точно не могу. Но лучше все же держаться подальше от иссиня-черной ослепительной пропасти.
Глава 8
Волшебник выводит столбиком на стене какие-то буквы и цифры. Обломок кирпича крошится, стена до такой степени ободранная, что писать можно только на некоторых участках. Чтобы сделать нижние записи, приходится опуститься на корточки. В итоге получается следующее:
П – 7
В – 6
Ф – 5
Пал – 4
Вед – 3
Ф2 – 1
– Что ты хочешь этим доказать? – скептически спрашивает палач. – «Пал» – это не я, случайно?
– Угадал.
Волшебник поднимается на ноги, отряхивает руки от кирпичной пыли.
– Сами взгляните: здесь написано, кто сколько лет назад сюда попал.
Клара Рудольфовна интересуется:
– А почему мы – «эф-два»?
– Ну, раз у вас старшая сестра фея – значит и вы тоже как бы феи. А двойка – потому что вас двое.
– Собственно говоря, ты близок к истине. Одну из нас зовут Фиррандезиль, другую – Фарринлазель.
– Ерш твою медь! Нет, уж лучше Клара Рудольфовна. Ничего не замечаете, кстати, в этом списке?
– Не хватает срока в два года? – принц
– Вот именно. Получается, каждый год из Аверхальма и окрестностей кого-то забирали. У нас прореха только в двухлетней давности. Напрашивается вывод…
Волшебник оборачивается в мою сторону, в правый угол.
– … что тебя закинули сюда два года назад. Если цепочка правильная, конечно.
– Пожалуй, в этом есть какая-то логика, – вынужден согласиться я.
Да, вывод буквально лежал на поверхности, странно, что я сам не заметил очевидной закономерности.
– Главное, что логика есть у того, кто устроил нам такое западло. Интересно, он тусуется в Аверхальме или здесь, в Городе?
– Ты меня спрашиваешь?
– Просто рассуждаю. По крайней мере, не совсем напрасно встретились. Хорошо, что меня вдруг типа озарило. Хотя не знаю, что это даст.
– Не исключено, что поможет. Должны быть еще какие-то зацепки…
Фея, которая напряженно внимает нашему диалогу, решается разлепить губы:
– Мне кажется, теперь лучше все стереть. Может, никто и не обратит внимания, но…
Она устремляется в закуток, где из крана капает печально знакомая принцу тепловатая вода. Вернувшись, аккуратно стирает записи волшебника влажной тряпкой. Да, в них уже больше нет нужды. Не хотелось бы подставлять фею, ей и так с трудом удалось сегодня остаться в подвале, когда остальные его обитатели отправились на свой привычный промысел за пластиковыми и стеклянными бутылками.
– Ты уверена, что она нас не выдаст? – тихо спрашивает фею палач и кивает на матрас у дальней стены, на котором, укрывшись пестрой курткой и каким-то тряпьем, отвернувшись от нас, неподвижно лежит еще одна жительница подвала, которую бомжи прозвали «Колодой». Сегодня она тоже не пошла вместе с остальными. Показала Николаю на свои опухшие ноги, помотала головой и снова улеглась на матрас.
– Я ведь объясняла уже: она не разговаривает, – отвечает фея. – Ее бояться нечего.
Действительно, Колода умеет только мычать. Этой несчастной, неопределенного возраста женщине самое место в каком-нибудь приюте, однако она бомжует, по всей видимости, уже много лет. Кротко терпит ежедневные лишения и обиды со стороны других членов маленькой колонии. Раз нынче не вышла «на работу», значит, правда не могла. С ней не церемонятся, ведь она безответна и ни на кого не держит зла. Как-то раз одна из ее товарок сказала, что Колода – настоящая блаженная и обязательно попадет на небеса. Кто знает…
– Непонятно, почему старуха, то есть ведьма не явилась, – замечает волшебник. – Вроде, больше всех мечтала из города вырваться.
Действительно: почему? Обязанность выяснить это я беру на себя.
– Сегодня же навещу ее, адрес известен.
– Вот и правильно. Может, она провела целое исследование и уже схему проезда в Аверхальм чертит.
– Горячая была девчонка, – произносит палач. – Видал я, как она отплясывала на Картемской ярмарке. Нескольких кавалеров загоняла, а у самой только искры из-под башмаков сыпались.