Склирена

Смирнов Алексей Александрович

Она купила его не из пустой прихоти избалованной женщины: ее тронуло тяжелое положение его, она хотела дать ему свободу. Теперь, конечно, новое положение спафария и роскошь дворца заставят его позабыть далекую родину.

— Начинаешь ли ты привыкать? Или ты все еще стремишься домой? — спросила она его однажды.

— Конечно, стремлюсь всею душой… Разве можно привыкнуть к тюрьме? — отвечал он тихо.

Склирена была поражена. Дворец, это восьмое чудо света для него тюрьма? Он предпочитает дикую, варварскую страну всему другому — блеску и роскоши, открытой дороге к славе и почестям,

вниманию первой красавицы Византии?

Гневом вспыхнуло ее лицо.

— Что же, — сдавленным голосом, холодно и резко сказала она, — ты — свободен… ты спафарий; ты, уже не раб больше. Просись, быть может император отпустит. Уезжай в свой варварский край, — прибавила она, и глубоким презрением, почти ненавистью веяло от ее слов.

Разговор этот начался, когда гости уже расходились из триклина Жемчужины. Зал пустел; лишь несколько человек из свиты Склирены оставались еще в отдалении. Глеб, пораженный резким и холодными, тоном ее слов, с изумлением поднял на нее глаза, — в них сверкнули и возмущение, и готовность постоять за то, что дорого; но она, не глядя на него, круто повернулась и пошла к дверям своих внутренних покоев.

Смущенный неожиданным и незаслуженным ее гневом, не понимая, чем он вызван, в раздумье пошел к себе спафарий. Эта женщина, так участливо отнесшаяся к нему сначала, была ему теперь чужда и даже враждебна… Склирена, оставшись одна с Евфимией, горько разрыдалась, и верная служанка не могла угадать причину слез ее.

VI

Is it the tender star of love? The star of love and dreams? Oh, no! from that blue tent above A hero's armour gleams… Longfellow («The light of stars»)

В конце мая император опять страдал припадками подагры.

Однажды под вечер Склирена пошла навестить его. Лучи склонявшегося к закату солнца заглядывали в небольшие окна царских покоев. Мономах сидел в задумчивости, накрыв ноги дорогим мехом. Он, видимо, был встревожен; забота непривычными морщинами легла на его лице. Он указал вошедшей кресло около самой постели; она села и не сразу решилась заговорить; так странно было видеть беспечного Константина озабоченным и встревоженным.

— Я рад, что ты пришла, — сказал он ей, — я успокаиваюсь, когда ты подле меня.

— Что случилось? — спросила она. — Ты чем-то встревожен…

Он с грустью покачал головой.

— Если бы ты знала, как мне тяжело. Я не могу быть спокоен ни на минуту; я окружен изменниками. Родные, близкие все против меня злоумышляют…

Слезы дрожали в его глазах.

— Ты, одна ты, никогда не шла против меня. Ты щадишь своего больного старика.

— Да что же случилось? — с нетерпением спросила она.

— Случилось то, что императрица перехватила письмо Григория Докиана к сестре моей, к Евпрепии. Из этого письма можно понять, что против меня составлен заговор.

— Заговор!.. — повторила Склирена, широко

раскрывая глаза.

— Я не знаю, кого хотят возвести на престол; да и не все ли мне равно, будет ли это Константин Делассин, Баграт ли, царь Грузии, или Лев Торник. Я должен раздавить крамолу в самой семье своей. За Евпрепией уже учрежден строгий надзор… Но могу ли я безусловно доверять и Зое? — вдруг, понизив голос, прибавил он. — Ведь ею был отравлен Роман III…

Он задумался, и тишина восстановилась на несколько мгновений.

— Императрица должна сейчас прийти сюда, — продолжал царь, — ей обещали доставить сведения о подробностях. Мне кажется, в этом деле Зоя искренне на моей стороне. Это ужасно, ужасно… приходится бояться всех, в каждом человеке видеть врага… Помнишь ли ты, с какими мыслями я взошел на престол? Как горячо желал я дать отдых империи, как обещал стоять на страже мира и тишины?

Она с грустным сочувствием кивнула ему головой.

— И вот, началось: измены, заговоры, бунт Эротика, восстание Маниака, набег Россов, вероятность войны с турками…

— Что же такое? — возразила Склирена. — Разве ты не вышел победителем изо всех этих испытаний? Константин, тебе нельзя унывать: ты — глава восточной и западной Римской империи, ты — владыка мира; нет страны, где не прошли со славой наши легионы, где незнакомо обаяние твоего имени, твоей силы и власти.

Он ласково поглядел на нее и пожал ей руку.

— Ты умеешь говорить; тебя можно заслушаться. Но не думай, что я забочусь лишь о себе. Мне больно за государство; все эти обстоятельства губят его.

— Ты сегодня мрачно настроен, — сказала Склирена, — но я твердо верю, что Византия — царица мира, что она сумеет для него сберечь свет веры, познаний и искусства…

Дежурный спальник — кубикуларий — распахнул дверь опочивальни.

— Императрица идет! — проговорил он.

Склирена быстро поднялась с места.

— Я уйду, — сказала она.

За исключением официальных случаев, эти две женщины избегали встречи. Царь за руку удержал ее.

— Прошу тебя, останься, — молвил он, — мне легче, когда ты со мною.

Зоя, оставя в соседней комнате сопровождавших ее, была уже на пороге. Склирена почтительно и низко ей поклонилась. Кубикуларий пододвинул царице кресло и потихоньку вышел. Зоя села.

— Мне надо поговорить с тобою, — произнесла она.

— Говори, я слушаю, — сказал Мономах.

Императрица обратила взгляд на Склирену.

— Севаста все знает, — продолжал царь, поймав этот взгляд, — ты можешь говорить, не стесняясь.

— А, тем лучше, — сказала Зоя, — пускай августейшая видит, что, кроме пиров и любовных забав, у носящих пурпурные туфли бывают и другие заботы.

Склирена вспыхнула, но промолчала, опустив глаза на свою красную обувь, украшенную золотыми орлами. Мономах сдвинул седые брови.

— Ты хотела говорить о деле, — заметил он жене.

— Да… я узнала имена двух сообщников Григория Докиана; это: Ивер Афинянин и монах Никифор евнух. Сегодня, под предлогом охоты, эти три заговорщика должны съехаться в загородном доме Докиана, на берегу Пропонтиды. Вот прекрасный случай захватить их и заблаговременно пресечь их планы.