Склонен к побегу
Шрифт:
Зная об этом, я поспешил встать в очередь, пока еще не все жильцы проснулись. После бритья и мытья я стал одеваться на работу. Я снял с гвоздей нижнюю рубашку и верхнюю фланелевую рубашку и надел их на себя. Обе они прошли со мной все тюрьмы и вот теперь, заштопанные и залатанные, продолжали еще служить мне. Муравьев бывало, говорил мне: «Как только освобожусь — сожгу всю одежду, которая была со мной в тюрьме». Я такую роскошь не мог себе позволить. Где я возьму другую одежду, если сожгу тюремную? На 60 рублей в месяц — оклад грузчика в столовой, — не разгонишься! И брюки я надел тоже тюремные, те самые, что остались от какого-то умершего заключенного и были отданы мне взамен моих украденных. Я ушил их сзади прямо через край, а на коленях и внизу поставил заплаты. Ничего — сойдет! Сверху рубашки я надел куртку
«Завтра — среда, наш выходной, да к тому же — женский праздник — 8 марта! — подумал я. — Дадут паек!» — и я сунул в карман болоньи ту самую сетку, которую связал в спецбольнице. Затем закрыл дверь своей комнаты на ключ и вышел из квартиры.
Уличные часы показывали 7:50, когда я пришел на работу. Моя столовая № 1 Треста Столовых Дзержинского района, где я теперь работал, находилась близко от угла Литейного проспекта и улицы Белинского. На эту работу я был направлен инспектором Бюро по трудоустройству, этого введенного в обиход в мое отсутствие суррогата Биржи Труда. Когда милиция на основании Справки об освобождении из мест заключения выдала мне Справку об утере паспорта., которая позволяла устраиваться на работу, я сразу пошел в такое Бюро, ибо для освободившихся из заключения это было обязательно. Я очень торопился устроиться на работу, ибо мне было нечего есть и никто не собирался помочь мне. Правда, один человек приходил ко мне от имени диссидентов и спрашивал, нужна ли мне материальная помощь от Солженицынского или какого-то еще фонда и хочу ли я встретиться с ленинградскими диссидентами? Я ответил, что помощь нужна, а диссиденты — нет. После этого никакой помощи я не получил.
Ближайшее Бюро по трудоустройству находилось на Невском проспекте. Когда я пришел туда, там стояла очередь. Прождав около 2-х часов, я, наконец, вошел в кабинет к аппаратчику. Аппаратчик оказался пожилым человеком с манерами чекиста. Посмотрев на мой диплом, на трудовую книжку с длинным перечнем инженерных должностей, и более внимательно — на справку об освобождении из тюрьмы, аппаратчик быстро и уверенно выписал мне направление на работу… грузчиком. К счастью, я уже выполнял работу грузчика при столовой вольной психбольницы и поэтому такое назначение не испугало меня своей тяжестью. Моральная сторона дела меня мало беспокоила. «Это только до лета! — подумал я. — А там, как только вода в Черном море достаточно нагреется, я совершу побег на Запад!»
Складские помещения нашей столовой располагались в подвалах жилого дома, в проходном дворе. Я вошел в этот двор, миновал набросанные прямо на дороге ящики из-под картошки и металлические мясные лотки, и вошел с черного хода в служебный коридор столовой. Направо от входа находился загороженный фанерой закуток, в котором раздевались грузчики. Оттуда вышел Володя. Мы поздоровались. Володя — грузчик и мотоциклист. На своем грузовом мотоцикле с коляской он ездил по складам и базам и получал там разные дефицитные продукты, о выписке которых удавалось договориться по телефону кладовщику или директору столовой. Поскольку эти продукты на складах грузил он сам, то ему доплачивали «за грузчика» что-то около 20 рублей в месяц. Работа у Володи была блатная. Половина перевозимых им продуктов были «левые» или же выданные по блату. Поэтому он имел небольшую долю в этих махинациях. Держал он себя по отношению к другим грузчикам покровительственно и каждый день к вечеру бывал пьян. Я вошел в закуток, быстро скинул с себя «болонью», поддел под ватник длинный фартук грузчика и пошел к кладовщику. Конторка кладовщика находилась в маленьком помещении под аркой. Там стоял большой холодильник, в котором хранились мясные и молочные продукты, и письменный стол. Рядом с письменным столом были установлены большие весы. Маленькие весы находились на самом столе. За холодильником были сделаны полки, на которых лежали конфеты, печенье, чай и кофе. Кладовщик, усатый пожилой человек в белом халате с курчавыми черными волосами на голове, чем-то похожий на Сталина, сидел за письменным столом, а его кожаное пальто висело на гвозде, прибитом к стенке. Тут же стояла лопата, аккуратно завернутая в газету и перевязанная бечевкой: в предвыходные
— Не могу есть, не опохмелившись! — пожаловался мне Сергей. — Дай в долг 40 копеек: пойду выпью пива в ларьке!
Я дал и он ушел. На завтрак была каша с котлетами, чай и бутерброд. Кашу с котлетами я съел, чай выпил, а бутерброд завернул в газету и оставил, как всегда на ужин. Его я съедал вечером, когда приходил домой.
После завтрака мы с Колей-Глухим повезли в Домовую Кухню овощи. Тележка была тяжело нагружена: 12 ящиков картошки, 2 клетки капусты и еще Коля стал грузить лотки со свежей треской.
— Ну, куда ты грузишь? Мы же не лошади! — прокричал я ему в ухо.
Однако Коля только подмигнул мне в ответ. «Значит задумал стащить рыбину», — подумал я и не стал ему мешать. Погрузив и треску, мы с Колей ухватились за ручки тележки и стали ее толкать со двора. 400 килограммовая поклажа со скрипом двинулась в подворотню, а потом — на Литейный проспект, где кишмя кишело народу и со всех сторон двигался транспорт. Домовая Кухня была на противоположной от нас стороне Литейного, направо от улицы Некрасова. Мы повезли наш груз прямо на поток транспорта и, неприятно действуя на нервы, тормоза заскрипели в непосредственной близости от нас. Моргая фарами, пыхтя моторами и неистово матерясь, водители всячески торопили нас, но колеса телеги зацепились за рельсы и никак не хотели отцепиться. Мы остановились прямо посреди Литейного,
перекрыв весь поток транспорта. Нервничая, Коля забежал вперед, напряг всю свою немалую силу и приподнял перед тележки, а я в это время толкнул ее. Тележка немного проехала и освободила дорогу трамваям, троллейбусам и машинам. Дальше предстояло втащить тележку на тротуар. Мы развернули ее ручками к панели, приподняли и изо всех сил дернули на панель. Тележка въехала, но два крайних ящика полетели с нее и картошка рассыпалась по грязной мостовой. Вслед за ящиками с картошкой опрокинулся и рассыпался по мостовой лоток с треской. Тут же образовалась толпа и со всех сторон посыпались вопросы:
— Что это? Треска, да?
— Куда везешь треску?
— Продай треску!
Всякая рыба в Ленинграде — дефицит, а треска — в особенности. Пока Коля, не отвечая им, складывал треску обратно в лоток, я собрал сколько мог картошки.
— Да плюнь ты на картошку! — посоветовал мне Коля.
Мы поехали дальше. Оглянувшись назад, я увидел, как несколько человек вылавливали из грязного снега рассыпанную нами картошку и засовывали себе по сумкам. Проехав метров 100 по панели, мы въехали во двор.
— А! Привезли, наконец! Ну, разгружайте быстрее! — вышла нам открывать дверь руководящая повариха Надежда Григорьевна и ушла опять.
Коля схватил лотки с треской и занес их в коридор. Там он выбрал три хороших рыбины и незаметно бросил их в один из пустых молочных бидонов, валяющихся в коридоре в ожидании, пока мы их увезем. Остальное он снес на кухню. Затем мы переносили картошку и капусту в овощной цех, нагрузили полную телегу пустой тары и поехали обратно.
— Начальство, небось, черную икру жрет, да коньяком запивает! А мы хоть треской побалуемся, — проговорил Глухой Коля, вынимая треску из бидона уже в нашем закутке.
Скоро в раздевалке раздался грохот — это Сергей уронил бидон. Оказалось, он был уже совершенно пьян.
— Юра! Ну его к черту! — позвал меня Глухой. — Вон
Надя просила паштет в магазин свезти — рубль на двоих дает! Поехали?
— Поехали, — согласился я.
Печеночные паштеты, заливные и холодцы для магазина, также как и отварные куры, очевидно приносили руководящему повару Домовой Кухни немалый личный доход. Откуда иначе она взяла бы денег, чтобы заплатить за нашу работу наличными? Собственно говоря, эта работа не была тяжелой. Платили за аккуратность. Чтобы не перевернули, не размазали паштет, чтобы правильно оформили документы.