Сколько стоит человек. Тетрадь седьмая: Оазис в аду
Шрифт:
«Архар Петрович»
Больше всего мне пришлось работать с «Архар Петровичем» — Эрхардтом Петровичем Билзенсом, который вел всех больных гнойного отделения и травматиков. Он же ассистировал Кузнецову в операционные дни, работал в «чистой» операционной на всех срочных операциях.
У себя на родине был он «дамским врачом» (а точнее, дамским угодником).
Попал в неволю 14 июня 1941 года, на один день позже, чем мы в Бессарабии. С прибалтами проделали тот же фокус, что и с нами, только чуть иначе. Может быть, чуть трусливее и подлее. Почти всех врачей вызвали якобы на воинские маневры, где каждого под тем или иным предлогом отозвали в сторону и… Так они ничего и
Значительно позже, уже в Норильске, их вызвали и повели под конвоем в первый отдел, где и зачитали приговор. Судило их Особое совещание…
Как это можно — судить человека, не совершившего преступления? Осудить еще до суда?! И как это возможно — не выслушать жертву? Все это так и осталось для меня секретом.
Но они не возмущались… До того ли было? Еще на Ламе [16] , в двухстах километрах от Норильска, большинство невольников умерли от истощения, а те, кто попал в Норильск, с облегчением вздохнули: здесь хоть появилась надежда выжить.
16
лагерная командировка на озере Лама.
Билзенсу повезло. Приступ гнойного аппендицита привел его в ЦБЛ, и Вера Ивановна решила, что из этого жалкого доходяги, умолявшего оставить его при больнице на любой работе, может получиться врач, который будет из кожи вон лезть, стараясь оправдать доверие.
Секрет отличной работы всех в ЦБЛ — от возчика, вывозившего из морга трупы под Шмитиху, где находилось кладбище, и до старшего хирурга — в том и заключался, что люди, хлебнувшие горя и понявшие весь ужас своего бесправия и зависимости от палачей, цеплялись обеими руками за возможность быть рабами хоть и очень требовательного, но справедливого хозяина.
Кузнецов не прочь был взвалить на Билзенса всю черную работу, но ревниво следил, чтобы тот мог и впредь оставаться лишь на заднем плане. Он позволял ему делать аппендэктомию или ушить грыжу, но к полостным операциям не допускал и не разрешал делать спинномозговую анестезию. Но Вера Ивановна судила иначе: врачу надо расти… И она помогла Билзенсу встать на ноги. Произошло это на моих глазах.
Дежурил по больнице в эту ночь Эрхардт Петрович, по хирургическому отделению — я. И вот в самую глухую пору ночи, в «собачью вахту», часов около двух, по больнице прошла со своим неизменным завхозом Вайншенкером Вера Ивановна. Кончив обход, она уже спустилась вниз, когда сразу же поднялся из приемного покоя санитар и позвал дежурного врача: поступил больной.
Я вихрем помчалась в приемный покой, чтобы скорее узнать, надо ли кипятить инструмент. Санитары были заняты: они наскоро обмывали какого-то скрюченного в три погибели старикашку серо-желтого цвета.
— Это заворот. Требуется срочная операция, — говорил Билзенс. — Суханов, сходите разбудите Виктора Алексеевича!
— Зачем беспокоить Виктора Алексеевича? Днем у него будут операции. Пусть отдыхает, — сказала Вера Ивановна.
— Но… он сам так хочет… Полостная операция…
— Ну и что же, вы ведь тоже хирург!
— Так надо же ассистента… — пробормотал, бледнея, Эрхардт Петрович.
— Я помоюсь и проассистирую вам.
И вот больной на столе.
Трудно сказать, кто бледнее: больной или врач?
Лида Педанова, ночная операционная сестра, подает Эрхардту иглу для люмбальной пункции, я удерживаю больного в сидячем положении. Мне кажется, что Эрхардт закричит: «Мама! Боюсь!» — и пустится наутек. Но нет! Хоть трудно быть бледнее Билзенса,
Операция прошла благополучно. Вера Ивановна могла быть довольна: Эрхардт Петрович был посвящен в настоящие хирурги! Но ему эти лавры достались недешево.
К вечеру у больного температура сорок… Ни сульфамидов, ни пенициллина тогда у нас еще не было. Билзенс ходил как в воду опущенный, а Кузнецов многозначительно потирал руки, подымая «свою тонкую бровь»…
Только после третьего скачка температуры Билзенс велел мне взять мазок крови на плазмодии малярии, которые и были обнаружены.
Лишь тогда мы все вздохнули с облегчением.
Медицинские фокусы
У Кузнецова все было просто. Поступил больной. Так, что у него резать? Ага, вот что! Раз-два — разрезал (иногда вовсе не то, что нужно), зашил и отвернулся от него. Дальнейшая судьба больного как человека его абсолютно не интересовала.
Впрочем, разрезал он и зашивал артистически.
Вот например: лезет бандит в окошко к человеку, которого он и его товарищи решили убить с целью ограбления. Но жертва не растерялась и оттяпала бандиту кисть руки топором. «Сограбители» разбежались, а пострадавшего доставили в больницу. Кисть болталась на лоскуте кожи, уцелела еще и радиальная артерия.
Кузнецов предпринял нечто невероятное: он пришил эту кисть. Прямо-таки ювелирная работа! Он сшил не только сосуды, но и нервы, и сухожилия, проделав это до того артистически, что кисть руки не только срослась, но восстановились ее функции.
Понятно, проделал он этот фокус в несколько приемов: то где-то отыскивал нерв, то вытягивал, расщеплял и сшивал сухожилия. В результате бандит мог играть на баяне и… снова лезть в окошко очередной жертвы.
Или случай Люды Кузнецовой. Эта девчонка отравилась электролитом, и пищевод, сожженный едкой щелочью, вылез наружу, как вывернутый наизнанку чулок. Виктор Алексеевич в пять приемов сделал ей «фальшивый пищевод»: вначале подшил желудок к брюшной стенке — сделал свищ, через который она могла бы питаться. Затем вывел часть тонкой кишки под кожей на груди, сшитой вовнутрь, и провел ее под нижнюю челюсть. Как производились эти операции, я не видела, а потому не смогла зарисовать. Видела только эту девку, когда она приходила для проверки. Чувствовала она себя превосходно, работала на конбазе, где была известна не столько своим искусственным пищеводом, сколько изощренным развратом. Вот такого рода кропотливой работе, вернее медфокусам, Кузнецов предавался с упоением и тут проявлял и терпение, и изобретательность.
Но изредка бывало и так: операция оказалась неудачной, положение осложнилось… Тогда Кузнецов направлял все усилия на одно: сбыть с рук больного. Таких передавали Билзенсу или переводили в терапевтическое отделение, где они умирали от раневого сепсиса [17] .
Первая смерть
В заключении на каждом шагу натыкаешься на чье-либо страдание; в больнице его особенно много. И мне казалось, что наконец я нашла то, что мне так необходимо. Я могла все силы, все свое время, всю волю направить на то, чтобы помогать страдающим, приносить облегчение. Беззаветно. Бескорыстно. И подчас — неразумно. У меня всегда была склонность к расшибанию собственного лба, как только я начинала молиться…
17
заражение крови, общая гнойная инфекция.